Всадники неприступных гор. Аркадий Гайдар
начиналась песчаная буря. И ветер, вздыбливая пески, выл на луну, как дворовая собака воет протяжно на чью-то смерть.
Я вернулся в вагон. Николай спал, опустив нечаянно руку на плечо Риты. На всякий случай руку Николая с плеча Риты я убрал. Я лег рядом и, засыпая, представил себе заросший мхом замок, опускающийся мост, оборванные цепи и у ворот привратника в железных рыцарских доспехах, на которых ржавчины больше, чем металла. Стоит он и гордо сторожит вход в развалины, не подозревая того, что никто не собирается нападать на них, ибо никому, кроме его самого, старая плесень не нужна, не дорога и никчемна.
В Бухаре мы познакомились случайно с Махмудом Мурадзиновым, и он пригласил нас к себе к обеду. Махмуд был торговец шелками и коврами. Он был приветлив, хитер и пронырлив. По его косым, блестящим глазам никогда нельзя было понять, говорит ли он искренне или лжет.
У Махмуда все наполовину. Он набросил цветной халат и ходил по базару в каком-то старомодном сюртуке, но чалмы с головы не снял. Дома у него наряду с разостланными на полу коврами, стояли стулья. Но стола не было, и потому стулья казались бессмысленными и неоправданными. Его жены и дочь выходили к обеду, но разговаривать с нами не смели.
Говорил он по-русски хорошо, хотя и не особенно быстро:
– Садитесь, садитесь, пожалуйста Гассан, давай стулья.
Гассан – детина лет двадцати – выдвинул стулья на середину комнаты. Мы сели, но почувствовали себя крайне неудобно, ибо похожи были на пациентов, усевшихся для докторского осмотра. Рита запротестовала первою и, убравшись со стула, уселась на ковер. Я тоже. И только Николай, считавший почему-то, что, отказавшись от столь любезно предложенных хозяином стульев, он обидит его, долго еще дураком сидел в одиночестве посреди комнаты.
– Рассказывайте, пожалуйста, – то и дело просил нас хозяин. – Сейчас женщины окончат готовить обед. Рассказывайте, будьте так любезны!
Я, собственно говоря, не знал, о чем рассказывать. Начал о Москве, – он слушал внимательно. Вопросов он не задавал, и потому крайне трудно было угадать, что его больше всего интересует. Я заговорил о политике Советской власти в области национальных вопросов, надеясь вызвать его на беседу. Но он молчал и слушал, одобрительно покачивая головой. Тогда наконец я решил козырнуть, задев его за больное место всех купцов, и заговорил о налогах.
Но Махмуд все слушал и одобрительно покачивал головой, как бы в одинаковой степени одобряя все мероприятия и в области национальной, и в области налоговой политики, и вообще во всем.
Меня выручила Рита.
– Скажите, пожалуйста, сколько у вас жен? – бесцеремонно спросила она.
Махмуд изобразил на своем сухом лице приятную улыбку и ответил, чуть наклонив голову:
– Две. Они сейчас придут.
– А почему так мало? – спросила Рита.
– Больше не нужно. Дорого стоят, да и зачем мне больше? У вас сколько мужей есть? – в свою очередь хитро спросил он.
– Один, – ответила Рита, слегка покраснев. – Конечно,