До горизонта и обратно. Антология
одинооо-кий. Златая цепь на дубе том…), то теоремы из курса геометрии, то про звезды говорил (это на физике было). И вдруг она его перебила:
– Хм…
– Что «хм»? – не понял Третий.
– Я просто думаю… Куда все подевалось?
– Что все?
– Что люди называли любовью, – Бессонова снова прикурила.
– Он никогда тебя не любил.
Ножом по шелковому сердцу. Небрежно, почти шутя.
– Знаю. Женщины всегда знают это, даже раньше вас… Когда вы и сами еще не понимаете, – она выпустила дым через нос, закрыла глаза.
– Тогда зачем ты с ним?
– А я не с ним: мы просто спим вместе. Мне надо где-то жить, я не могу быть одна… Он мне нужен. Это твои меня научили так думать, помнишь? Там, на третьем этаже.
– Почему бы тебе не быть с тем, кто тебя любит?
– Кто сможет полюбить меня такую?.. А хочешь, поцелуй меня, – Бессонова затушила сигарету, лукаво глядя исподлобья.
– Да перестань ты, в самом деле. – Третий порывисто встал, стал шарахаться по мизерной кухне, брал предметы, снова ставил их на место.
– Целуй уже, хочешь ведь. Только не требуй ничего потом.
Третий стоял за ее спиной, нервно дергая чайный пакетик за нитку в чашке:
– Как понять? Ты либо наша, либо ты сама себе царица.
– Поцелуй это обещание, которых я не даю. Ты же все понимаешь… Но я их требую, – Бессонова улыбнулась.
– Ты сбежала из дома с ним. Почему?
– Потому что мы думали, что трава в чужом городе зеленей.
– Зачем ты до сих пор с ним?
– Потому что никто больше не звал меня за собой, – сказала Бессонова, запрокинув голову так, чтобы видеть его. Протянула к лицу Третьего руки, пальцы растопырены. Борясь с собой, он все же наклонился. Она могла нарушить их общественный покой там, на третьем этаже – он не хотел быть ответственным за это. А Бессонова, смеясь, целовала его подушкообразные губы, лишь уголки: то правый, то левый, снова. Потом вдруг села ровно, снова спиной к нему и, как ни в чем не бывало:
– Пойду лягу.
Встала и ушла.
Лежа снова в постели с Максимом, она думала о Третьем. «Такие, как он, это люди-функции. Такие даются нам, чтобы мы что-то поняли о своей жизни, но потом они в ней не остаются. Незачем. О них быстро забывают и потом думают, что до всего в этой жизни дошли будто бы сами».
– Почему ты не возненавидишь Третьего тогда? – дрожащим голосом спросила Крошка в темноте.
– Я говорила тебе, что ненавижу его. Что с того? Максим всегда говорил, что по части ненависти каждый становится пистолетом с загнутым дулом: в кого бы ни целился, попадает все равно только в себя. Во всем, за что я его ненавижу, на самом деле виновата я сама. Я тоже на третьем этаже бываю, я их составляющая, но ведь не пыталась ничего изменить.
– Ты никогда не пыталась жить своей жизнью, проживала то Максимову, то Третьего… Раз так вышло, иди и живи сама по себе, все так делают.
– Прости. Я все еще не овладела искусством быть как все те, которые как Рома или ты.
– Да?..