От Терека до Карпат. Владимир Коломиец
парней и один бородач. «Да это же наши соседи, станичники – котляревцы» – промелькнуло в голове у Казея, который узнал бородача.
– Певнев, ты? – выкрикнул он.
– Я, Никита Петрович, я! Узнал, чертяка?
Они столкнулись и придержали коней.
– Что там у вас? – спросил Никита у бородача.
– Пешие разведчики, с полсотни. А у вас?
– Десять конных.
Бородач посмотрел на Никиту, он – на него, и они поняли друг друга.
Несколько секунд помолчали.
– Ну, поедем, что ли! – запальчиво произнес бородач, а у самого так и зажглись глаза.
Скуластые парни, глядевшие на него с тревогой, довольно тряхнули головой и стали заворачивать коней. Едва они поднялись на только что оставленный холм, как увидели немцев, спускавшихся с противоположного холма.
Слух Казея обжег не то визг, не то свист, одновременно напоминающий моторный гудок и шипение большой змеи. Перед ним мелькнули спины рванувшихся казаков, и он сам, бросив поводья, бешено заработал ногами, только высшим напряжением воли вспомнив, что надо обнажить шашку. Должно быть, у них был очень решительный вид, потому что немцы без всякого колебания пустились наутек.
Гнали они отчаянно, и расстояние между ними и казаками почти не изменялось. Тогда бородатый казак вложил в ножны шашку, поднял винтовку, выстрелил, промахнулся, выстрелил опять, и один из немцев поднял обе руки, закачался и, как подброшенный, вылетел из седла.
Через минуту казаки уже неслись мимо него. Немцы свернули круто влево, и навстречу казакам посыпались пули. Это они наскочили на неприятельскую цепь. Однако казаки повернули не раньше, чем поймали беспорядочно носившуюся лошадь убитого немца.
– Каськову пригодится, – говорили котляревцы, – у него вчера убили доброго коня.
Никита поддернул уздечку, придавил сапогами коня, и тот, прижав уши к голове, пошел наметом по раскисшей от дождей дороге. Никита, жалея коня, перевел его на шаг. Поднялся на стременах, еще раз осмотрел окрестность.
А потом он сидел в расположении котляревской сотни и вел беседу с земляками.
– Устал? – спросил его Певнев.
– И устал, и промок. Как выехал из штаба пошел дождь, и так всю дорогу за мной шел.
Выпили по рюмке, и он продолжил:
– Грязь везде. Вторые сутки бурку не снимаю.
– Надо же и в трудных делах побывать, не всегда же в тепле и сытости, – наверное, в шутку сказал котляревец, с интересом поглядывая на новые офицерские погоны Казея.
– Да уж, нам в дивизии расслабляться не дают, не знаю, как у вас?
– У нас тоже обстановка тяжелая. Не жалеют нашего брата, – отвечал уже серьезно Певнев.
– Да, немец огрызается серьезно, как бы не перешел в наступление, – заметил Казей.
– А у нас тут недалеко кабардинцы воюют, – вдруг вспомнил Певнев.
– Точно?
– Точно! В соседней дивизии. Их полк, оказывается, вместе с нами прибыл сюда.
– А я и не знал, – с удивлением ответил Никита.
– Кабардинцы