Московский лабиринт. Олег Кулагин
отвёл глаза:
– Да я виноват… Но теперь время пришло. Если бы ты знала, Таня, как я мечтал об этом.
– О чём?
– О свободе для тебя.
У меня вырвался истерический смех.
Но в голосе Михалыча нет и тени иронии:
– Пришлось ждать целых два года… Сотни раз ты могла погибнуть. И всё-таки я знал, всегда знал, ещё там в Курске, что однажды этот день наступит.
Что за чепуху он несёт?
Взгляд Старика осветился теплотой:
– Твоя боль помогла тебе выжить, Таня. Но она не давала тебе жить. Теперь всё кончится. Cтрах и боль уйдут. Навсегда. Ты почувствуешь СИЛУ. Вся никчемная и трусливая человеческая болтовня не стоит одного такого мгновенья.
Мне стало не по себе от его взгляда:
– Неужели ты сам в это веришь?
Он кивнул:
– Трудно объяснить. Проще – почувствовать. Надо самому пройти через это…
Успокаивающе коснулся моей руки и меня будто ледяной волной окатило.
– Михалыч… Ты уже прошёл?
– Конечно.
– И давно?
– К сожалению, очень поздно. Чуть менее трёх лет назад…
Ясно. Два с лишним года, пока ты находил людей, пока выстраивал из них, как из кирпичиков, организацию, ты уже был свободным. Без предрассудков и веры в «фальшивую болтовню». Даже там в Курске… Одно непонятно, зачем ты меня выхаживал, ночами не спал… Такие хлопоты. Куда проще отыскать другой кирпичик. Откуда эта привязанность к строительному материалу?
Или для тебя было слишком поздно? И уже нельзя было вытравить до конца всё ненужное, человеческое…
А может им так удобнее? Оставлять кое-что лишнее. Самую малость. Чтобы убедительнее звучали твои неброские, но ёмкие фразы о Родине, о нашей борьбе… Чтобы десятки людей были готовы идти за тобой хоть в самое пекло…
Я смотрела на Старика и чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Михалыч, Михалыч, что же с тобой сделали?
Конечно, это было глупо, никакого другого Карпенко я и не знала. Это была слабость… Обычная человеческая слабость…
Много ли слабостей они мне оставят?
Буду ли я так же тебя любить или так же ненавидеть, Михалыч?
Он гладил меня по руке:
– Сейчас препарат подействует и станет легче. Думаю, осложнений удастся избежать.
По-своему, он действительно обо мне заботился. Он был, как хороший врач у постели трудного пациента.
– Скажи, это больно? – мой голос прозвучал намного тише. Наверное, именно так должна влиять дрянь, которую он мне вколол.
– Совсем не больно, Таня, – качнул головой Старик.
– Вроде операции на мозге?
– Нет, конечно, нет. Всё намного проще…
Он говорил что-то умиротворяющее, но слушала я уже в пол-уха. Минуту назад я обнаружила, что бритвенно острый кусочек пластика чуть отслоился от настоящего ногтя на правой руке. Кровь охранника – она доползла до моих пальцев, когда я лежала на полу в вестибюле. И этого теплого прикосновения оказалось достаточно.
Уже