Лермонтов. Алексей Галахов
больше не узнает он, смысл её разоблачен вполне. Закрыв ее, он восклицает: какая старая и пустая пита!
Многие писатели поставляли на вид не нормальный перевес духа над телом, искренно жалея о том, кому досталось изведать это злое несчастие. Баратынский усмотрел подобные явления и искусстве, вредящие искусству. Поэтов, постоянно заботящийся о мысли, называет он бедными художниками.
Все мысль да мысль! Художник бедный слова!
О жрец её! Тебе забвенья нет!
Все тут да тут и человек, и свет,
И смерть, и жизнь, и правда без покрова.
«Стремитесь к чувственному, советует он, не переступая за грань его. Пред обнаженным мечом мысли бледнеет земная жизнь.»
Перевес духовного развития над чувственным, развития, ори котором незрелость одного сталкивается с старостью другого, при котором жизнь, неисчерпанная годами, исчерпывается мыслью, при котором душа как бы «совершает свой подвиг прежде тела», есть нравственная болезнь новых людей, бывшая неизвестною древним. Болезнь эта растет с годами; к ней можно отнести то самое, что сказал Пушкин о печали минувших дней: «чем старее она, тем сильнее». Не годы жизнь, а наслажденье, говорит полный очарования юноша; не годы жизнь, а мысль о жизни, говорят люди, дошедшие до состояния Арбенина. Мы увидим, какие широкие размеры приняла новая нравственная болезнь в дальнейших созданиях Лермонтова.
С большею подробностью описан характер Измаил-Бея и восточной повести того же имени. Лицо это взято не из европейского мира: Измаил – горец, равно как горцы же действуют и в Мцыри, и в Хаджи-Абреке. Несмотря однако ж на различные условия национальной жизни, характер остался решительно тот же. Из-под одежды боевого Черкеса выглядываегь знакомый нам Арбенин. Самое разительное между ними сходство – власть судьбы, которую они испытывают. Да и в самом герое восточной повести есть тоже роковое: отношения его к другим, влияние, производимое на все, что ему соприкосновенно, чисто Фаталистические. То и другое сознает он сам. По поводу сближения своего с людьми, которое не обходится им даром, он горестно говорит, что «все любящее его увлечено за ним вслед, что его дыханье губить радость, что он не властен щ». Но приноса невольные жертвы себе, как судьбе, он в то же время и сам жертва судьбы:
Бывают люди: чувства – им страданья;
Причуда злой судьбы – их бытие.
Чтоб самовластье показать свое,
Она, порой, кидает их межь нами.
Так, древле, в море кинул царь алмаз;
Но гордый камень в свой урочный час
Ему обратно отдан был волнами!
И детям рока места в мире нет;
Они его пугают жизнью новой,
Они блеснут, и сгладится их след,
Как в темной туче след стрелы громовой.
Толпа дивится часто их уму,
Но часто обвиняет, потому
Что в море бед, как вихри их ни носят,
Они пособий от рабов не просят;
Хотят их превзойти в добре и зле,
И