Дети Ржавчины. Михаил Тырин
писать мемуары. Я очень хорошо понимаю скорбь Ветрова. Старики вообще умеют понимать друг друга.
Тут напомнил о себе телефон. Я решил, что это Петя, но ошибся. Звонила Катенька.
– Олежек, привет. Ты занят после обеда?
– Здравствуй, Катенька. После обеда мы занимаемся в спортзале.
– Я Вовку оставила у мамы. Может, ты освободишься пораньше и зайдешь, а?..
КАТЕНЬКА
Пожилые женщины, глядя на нее, красноречиво поджимают губы. Их чувства мне понятны. Глядя на Катеньку, никак нельзя подумать, что она принадлежит к числу завсегдатаев библиотек и хоровых кружков. Она – к своему счастью или несчастью – выглядит по-другому. И поэтому вызывает у благовоспитанных домохозяек чувство враждебности.
Они, наверное, просто ей завидуют. Они считают, что таким, как Катенька, незаслуженно принадлежит мир. Что перед ней сами собой распахиваются самые заветные двери. Что с ней подобострастно говорят продавцы в дорогих салонах и официанты в ресторанах. Что для нее нет неразрешимых проблем – все решают могущественные мужчины, которые вьются возле нее полупрозрачным шлейфом.
На самом деле все не так. Но Катенька не дает почти никому шансов догадаться или понять, какова ее настоящая жизнь. И, кстати, в библиотеке она бывает довольно часто, с ней там даже здороваются.
Катенька... Ей – длинноногой, раскованной, вызывающе красивой – больше подошло бы «Катька» или «Катюха». Но я зову ее только Катенькой. У меня на то свои причины.
С тех пор, как она начала работать в банке, мне очень нравится заезжать за ней на работу. Я поднимаюсь по гранитным ступеням, прохожу стеклянные двери, вежливо здороваюсь с охранником и затем набираю четыре цифры на висящем на стене «Панасонике». «Здравствуй, Катенька, я внизу».
Потом сажусь на диван из желтой кожи и жду. Через несколько минут наступает мой триумф. Двери лифта, издав мелодичный сигнал, разъезжаются, и из них выходит она. Цветущая, сияющая, грациозная, она летит, цокая каблучками, через кассовый зал, заставляя клиентов выворачивать шеи. Я чувствую, я вижу, как приподнимаются оправы их золоченых очков, отодвигаются в стороны кожаные папки, застывают, не дописав строчки, массивные «Паркеры» и «Пеликаны».
А она спешит ко мне. Ко мне! Охранник смотрит на нас дружелюбно. Видимо, я ему нравлюсь, и он не против, что самая красивая девушка учреждения улыбается именно мне. Думаю, если бы к ней приехал какой-нибудь стриженый амбал в покрытом пылью странствий «Паджеро», охранник бы так на него не смотрел.
Через полчаса мы сидим у нее на кухне и что-то едим.
– Как дела на работе? – спрашивает она.
– Завтра уезжаю на день или два.
– Поедешь ловить свои летающие тарелки?
– Катенька, пожалуйста, не уподобляйся всяким дурам. Нет никаких летающих тарелок, я много раз тебе говорил.
– Каким еще дурам? Интересно, кто это еще обсуждал с тобой летающие тарелки?
– Катенька! – я умоляюще смотрю на нее. – Ты же прекрасно