Фараон. Болеслав Прус
Великий повиновался богам, и за это во всех храмах ему посвящены хвалебные надписи. Менес же, первый царь Египта, ниспроверг старые порядки и лишь отеческой кротости жрецов обязан он тем, что его имя не предано забвению… Хотя я не дал бы и одного медного дебена за то, что мумия Менеса еще существует.
– Дорогой Пентуэр, – сказал адъютант, – ты человек умный и понимаешь, что нам все равно – десять господ у нас или одиннадцать…
– Но народу не все равно, должен ли он каждый год добывать одну гору золота – для жрецов или две горы – для жрецов и для фараона, – возразил Пентуэр, сверкнув глазами.
– У тебя опасные мысли в голове, – проговорил шепотом адъютант.
– А сколько раз ты сам возмущался роскошью двора фараона и номархов?…
– Тише… тише!.. Мы еще поговорим об этом, только не сейчас.
Несмотря на песок, тяжелые орудия, к которым припрягли по лишней паре быков, катились быстрее по пустынному ущелью, чем по тракту. Рядом с первым орудием шел Эннана, озабоченный мыслью о том, почему министр снял его с командования сторожевым отрядом. Уж не хочет ли он дать ему какое-нибудь более высокое назначение?
И в радостном ожидании, а может быть, чтобы заглушить тревожившие его опасения, он взял в руки шест и, где попадался более глубокий песок, подпирал баллисту или криком подгонял греков. Те, однако, мало обращали на него внимания.
Уже добрых полчаса колонна подвигалась по извилистому ущелью с голыми отвесными стенами. Вдруг головной отряд остановился. В этом месте ущелье пересекалось другим, по дну которого проходил довольно широкий канал.
Гонец, посланный к министру с сообщением о неожиданном препятствии, вернулся с приказом немедленно засыпать канал.
Около сотни греческих солдат с кирками и лопатами принялись за работу. Одни откалывали каменные глыбы, другие сваливали их в ров и засыпали песком.
В это время из глубины ущелья вышел человек; в руках его была мотыга, похожая на шею аиста, с острием в виде клюва. Это был египетский крестьянин, старик, совершенно голый. С минуту он с величайшим недоумением смотрел на работу солдат и вдруг бросился к ним с криком:
– Что вы делаете, безбожники? Ведь это же канал!..
– А ты как смеешь оскорблять воинов его святейшества? – спросил подоспевший Эннана.
– Я вижу, ты как будто египтянин и, должно быть, из начальников, – ответил крестьянин. – Так вот что я тебе скажу: этот канал принадлежит могущественному господину. Он служит управляющим у писца при человеке, который носит опахало над достопочтенным мемфисским номархом. Смотрите, как бы вы не попали в беду.
– Делайте свое дело, – приказал Эннана греческим солдатам, не без любопытства поглядывавшим на крестьянина. Они не понимали его языка, но их удивлял его тон.
– Они продолжают засыпать!.. – воскликнул крестьянин с растущим возмущением. – Несдобровать вам, собаки! – вскричал он, бросаясь с мотыгой на одного из солдат.
Грек вырвал мотыгу и так ударил крестьянина в зубы, что у того кровь брызнула изо рта. Потом