Техники и технологии в сакральном искусстве. Христианский мир. От древности к современности. Коллектив авторов

      168

      Так, в одной части росписей, например в композиции Страшного суда, мы встречаем лица и с круглым разрезом глаз, и с продолговатым рисунком глазной миндалины. Круглая глазница может сочетаться и с загнутым крупным носом, и с острым тоненьким, и с рельефно выписанным завершением носа; то же относится и к миндалевидной глазнице; далее, одновременно встречаются и мягко скругленный изящный подбородок, и массивно утяжеленный; симметричные и асимметричные глазницы, подробно выписанная ушная раковина и обобщенная условная форма. Бывает, что в рисунке глазницы цветной ирис то прикреплен к верхнему веку, то распространяется на всю высоту миндалины, и т. д. Можно насчитать несколько вариантов в рисунке бровей, уст, кистей рук, кончиков пальцев, стоп ног. Когда начинаешь задумываться о таком разнообразии форм и свободе их варьирования мастерами владимирских росписей, то понимаешь, что перед нами очень живое искусство, не застывшее, но постоянно меняющееся, ищущее разнообразные способы воплощения своих задач. Возможно, многообразие физиогномики – это тонко дифференцированное знание иконографии, прекрасное владение материалом, смолоду заученные наизусть образы из той средневековой сокровищницы, что хранила запасы форм для многостенных росписей, веками используемые разными поколениями мастеров. Однако невозможно не признать, что по своей сути, по своему внутреннему содержанию типы лиц росписи 1408 г. очень сближены, что бывает характерно для искусства крупного классического стиля, достигшего высот гармонии при воплощении идеала. Не оставляет ощущение, что росписи исполнены на одном дыхании, они – воплощение потрясающего творческого единомыслия. Действительно, многое в ансамбле росписи определяется единством замысла, крупной богословской идеей, лежащей в ее основе, сформулированной, вероятно, заказчиком. Конечно, хочется думать, что каждый из ликов стенописи отражает тонкие грани восприятия мистического идеала, близкие тому или иному мастеру. Но возможно ли их такое уж строгое разграничение? В то же время очевидно, что рядом с классически выверенными, нейтральными, идеальными по своей сути образами в росписи соседствуют индивидуально окрашенные, по-человечески утонченные, «сострадательные», как будто несущие в себе черты не изжитого и не вполне скрытого «автопортрета».