Исполнитель желаний. Анастасия Баталова
ощущалось. Открывать глаза не хотелось. И так было хорошо. Совсем хорошо. И это «хорошо» не нуждалось в дополнениях.
Пока ничего не происходит, времени не существует. Только действие способно сотворить время. Чтобы сотворить мир, нужно было открыть глаза. Просто открыть глаза.
Вокруг расстилалось бесконечное спокойное море белого песка. Он был мягкий, тёплый. Идти никуда не хотелось, но чтобы творить время, нужно было идти. Времени, чтобы рождаться, необходим был процесс.
На песке виднелись едва заметные следы. Кто-то уже шел по этому пути. Следы уходили вдаль и терялись. Кто-то ушел далеко и создал всё пространство, что здесь есть, своими шагами. Иначе и быть не могло. Только идущий способен творить дорогу.
Предсказание. Глава 1
1
Когда известный археолог и этнограф Эдвард Боллтон привёз из дальней северной экспедиции маленький кейс с загадочными чёрными статуэтками, пролежавшими в леднике предположительно не одно тысячелетие, в аэропорту ожидали прибытия крупной партии кокаина. Явление значительное, надо сказать, но по нынешним временам не такое уж редкое. Сотрудники службы безопасности регулярно находят в багаже вполне приличных на вид граждан различные подозрительные грузы. Несмотря на все усилия властей, килограммы кокаина каждый день пересекают границы государств. Ничего особенного. Эта партия была просто одной из очень многих крупных партий кокаина. Но на беду именно она оказалась точкой столкновения интересов двух мощных конкурирующих преступных кланов – и представители одного из них, которым было поручено её перехватить, впопыхах приняли Боллтона за нужного им человека и выкрали у него кейс. Разумеется, вся эта история не имеет никакого отношения к дальнейшему повествованию, это чистая случайность.
Обнаружив свою ошибку, преступники просто-напросто выкинули статуэтки на одну их городских помоек, где и обнаружил их некто Гай Иверри, человек абсолютно свободный, не обременённый никакими обязательствами, но, надо заметить, и никаким имуществом, обитающий на Заброшенных Верфях вместе с матерью, которая занималась продажей на рынке грошовых брелоков и украшений из полимерной смолы, изготовляемых Гаем, а так же барахла, находимого им в мусорных баках и личными усилиями приводимого в более-менее товарный вид.
2
Кирочка помнила себя раньше, чем научилась ходить и говорить. Не личностью, конечно, принимающей участие в событиях, как помнят себя взрослые люди, нет, скорее неким плавающим сознанием, взором изнутри, словно из-под воды.
Детство её проходило среди огромных как небоскрёбы книжных шкафов отца, в зарослях поблеклых маков на обоях, пересечённых жёлтыми солнечными полосами, на шершавых красных коврах и на серо-синих клеточках линолеума в коридоре.
Самым началом континуума памяти был детский крем. Кирочка сидела в своей кроватке и увлечённо грызла алюминиевый тюбик с изображением счастливого, но с естественно-научной точки зрения абсолютно несуразного ярко-розового слона, который куда-то летел по тесному сплюснутому телу тюбика, махая огромными ушами.
Всё бы ничего. Но неожиданно тюбик продырявился в одном месте, и детский крем подло полез наружу в образовавшуюся щель. Кирочку это поразило, непредсказуемость способна поставить в тупик даже более зрелое и опытное существо; в тот же миг ей безумно захотелось выразить всю гамму обуревающих её сложных чувств, рассказать, что именно произошло и поинтересоваться, как можно помочь делу – но вышло у неё вместо всего этого только «ааааааа» … Вскоре пришла мама.
А годы спустя, повзрослевшая уже Кира, вспоминая этот случай, всякий раз с удивлением замечала, что почти ничего не изменилось в ней с тех пор, ну, разве только в её сознании нагромоздилось значительное количество информации, но самоощущение, «чувство себя в мире», как она это интуитивно нарекла, осталось прежним, точно таким же, как у той девочки, только что очнувшейся от небытия, сидящей в деревянной кроватке и пытающейся думать свою первую настоящую мысль, ещё не охватывая её целиком, путаясь в её размахавшихся как рукава галактики туманных клубах…«Я мыслю, значит, я существую…»
Потом было молоко. Точнее, весовая сметана. Мама часто брала с собой Кирочку в Дешёвый Гастроном, и она долго-долго, пока не кончалась вся длинная очередь, в конец которой становилась мама, очарованно наблюдала, как густая, нежно-кремовая сметана стекает с черпака в прозрачные стеклянные банки, приносимые покупателями, как изнутри она мажет стенки, ложась волнисто и не сразу растекаясь. Почему это зрелище так сильно завораживало её, Кира не могла объяснить, но ничто не могло отвратить её от созерцания неторопливого струения, тягучего воссоединения мягких белых слоёв; в нём сосредотачивалось всё тогдашнее Кирочкино понимание жизни, с её непрерывным слиянием одного с другим, с её плавным и невнятным переходом прошлого – в будущее.
Только однажды ей пришлось отвлечься от задумчивого любования складками льющейся сметаны на мальчика, который тоже пришёл в Дешёвый Гастроном со своей мамой, но, в отличие от Кирочки не нашел удовольствия