Записки промышленного шпиона. Геннадий Прашкевич
глянула на меня. – Я еще не знаю, примет ли вас доктор Фул.
И вышла, оставив дверь приоткрытой.
Стеллажи. Рабочий стол. Два кресла. В углу сейф с цифровым замком.
Вскрыть такой сейф – плевое дело, но я не торопился. Перевернул страницу раскрытой книги и увидел карандашные отметки на полях. «Людям давно пора научиться беречь то, что не идет прямо на производство свиных кож или, скажем, швейных машин. Необходимо оставить на земле хоть какой-то уголок, где люди находили бы покой от забот и волнений. Только тогда можно будет говорить о цивилизации…»
Я взглянул на титул. Роже Гароди. «Корни неба».
– Собачья чушь, – сказал я вслух.
– Вы находите?
Я вздрогнул и обернулся.
Доктор Фул был откровенно пьян.
– Чушь? – повторил он нетвердо. Синяки на лице его не украшали. – А то, что мы в массовом порядке травим рыбу и птиц, напрочь сводим леса, это тоже чушь?
– Я видел Потомак и Огайо, – возразил я. – Эти реки считались мертвыми, но мы взялись, и теперь из них можно пить воду.
– Вам налить? – Доктор Фул откуда-то вынул бутылку и два стакана. – Я вас уже видел где-то?
– Это я вытащил вас из «Креветки».
– Зачем вы это сделали? – спросил он равнодушно.
– Ну, не знаю. Взаимовыручка. Лучше ответьте на мой вопрос.
– Вы о поголубевших Потомаке и Огайо? – Глаза доктора Фула, обведенные синими кругами, были огромными и пронзительными, как у спрута. В какой-то момент он перестал казаться пьяным. – Вам приходилось бывать в Аламосе?
– К сожалению, нет.
– Не жалейте. Сточные воды там сбрасывают прямо в океан. Удобно, конечно, но течения там замкнутые, все дерьмо выносит обратно на берег. Жители Аламоса первыми узнали, что такое красный прилив. Это когда вода мертва, а устрицы пахнут бензопиреном.
– Разве устрицы какого-то Аламоса важнее благосостояния всей страны?
– А, наверное, вы о пользе… – протянул доктор Фул. И вдруг заговорил быстро: – А Парфенон приносит пользу? Что вы на это скажете? Ведь если Парфенон срыть, освободится место для огромной и красивой автостоянки. А собор Парижской богоматери? Снесите его башни, какой простор откроется для автомобилистов и пешеходов! А преториумы римских форумов? А Версаль? Тадж-Махал? Красный форт? Чего мы трясемся над этими полуруинами, ну, скажите, какая от них польза, да? Какие-то зачумленные гробницы…
Все же он был пьян.
Я намеренно громко подчеркнул:
– Ну, нам-то с вами ничего не грозит. Итаку охраняет санитарная инспекция.
– Санитарная инспекция? – Он нехорошо рассмеялся. – Какой смысл говорить о санитарной инспекции после смерти Бэда Стоуна?
– Да, конечно, – наигранно вздохнул я. – Болезнь Фула… Она же не лечится… Даже вам не удалось спасти нашего Бэда…
– Спасти? – выдохнул он.
– Ну да.
– А вам случалось видеть тело человека, выброшенного с седьмого этажа на бетон?
– Выброшенного?
– А с чего бы он сам полез в окно?
– Не знаю. Может, с отчаяния. Говорят,