Боги осенью. Андрей Столяров
нельзя, когда даже самая явная глупость стоит выше рассудка. Потому что это уже не глупость – это достоинство. Слова Геррика меня будоражили. В них было то, чего не хватало мне в моей жизни. И вместе с тем я довольно отчетливо осознавал, что эти правила чести сами по себе, возможно, и неплохи, однако если я буду придерживаться их в повседневной реальности – например, толкнули в автобусе – сразу же вызвал на поединок, – то больше трех дней я в нашем мире не проживу. В крайнем случае, может быть, протяну неделю-другую. Потому что наш мир не приспособлен для чести. Ей нет места среди неистовства бытовых коллизий. Для чести необходим некий моральный простор. Можно, конечно, попробовать создать этот простор. Можно расширить пространство вокруг человека, которое принадлежит лично ему. Короче, можно начать. Правда, судьба начинателей, как правило, бывает весьма печальной.
Во мне что-то менялось.
И на Геррика этот случай, вероятно, тоже подействовал, потому что, судя по звукам, он весь вечер мерил шагами комнату, останавливался, громко дышал, словно ему не хватало воздуха, сквозь полуоткрытую дверь я видел, что он недоуменно разглядывает свои ладони, а ближе к ночи он, твердо ступая, прошел на кухню и замер в проеме, глядя поверх моей головы:
– Мне нужна твоя помощь!
У меня болезненно чмокнуло сердце. Но я тут же взял себя в руки и ответил:
– Пожалуйста…
– Надо посмотреть одно место. Давай завтра туда съездим…
– Куда именно?
– Тут недалеко…
Геррик опустил глаза, рассматривая меня сверху вниз. Вдруг – мигнул.
– Давай, – сказал я.
Следует, вероятно, сказать несколько слов о себе. Правда, насчет себя у меня никогда не было особых иллюзий. Так, мальчишеская романтика, затянувшаяся не по возрасту. Еще в школе мне представлялось, что я предназначен для неких великих свершений, что сверкающая карусель бытия вознесет меня к какой-то исключительной и неповторимой роли. Мне грезились какие-то битвы, где я одерживаю блистательные победы, какие-то выдающиеся открытия, которыми я потрясу весь мир, какие-то сияющие вершины, куда я взойду в результате самоотверженного труда и подвигов.
Однако где эти вершины в нашей жизни? В институт я, недобрав один балл, чуть-чуть не прошел, о чем, кстати сказать, сейчас нисколько не сожалею. Ну получился бы из меня рядовой инженер, ну что – инженеров у нас в стране не хватает? Инженеров у нас, по-моему, несколько сотен тысяч. Мне грозила армия, которая меня, естественно, нисколько не привлекала. Кому это хочется терять два года жизни в казармах? Дрожь пробирала меня при одной только мысли о противогазах и кирзовых сапогах, о побудке в четыре утра и пробежках на шесть километров с полной солдатской выкладкой, о сержантах, которые, конечно же, будут гонять меня в хвост и в гриву, вообще о сугубой бессмысленности времяпрепровождения такого рода. Жизнь есть жизнь, и хочется прожить ее – так, а не в армии. И вот, чтобы не загреметь на два года в пахнущую карболкой мешанину рядовых гимнастерок, я – по совету отца и не без его помощи, разумеется –