Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая. Станислав Владимирович Далецкий
к Токинску села Рачи, – мы обозом ездили в Омск продать муку, зерно и мясо. Всё продали, кроме зерна – цену хорошую за него не дали, вот и везу мешки обратно, – кивнул он на мешки под сеном.
Продали за золотишко, а не за бумажки, которые новая власть грозится вовсе отменить. И коль царь Николашка отрекся от престола в Могилеве, надо было его там и оставить и отдать немцам вместе с женушкой его Александрой Федоровной – немкой.
Если царь даже власть свою толком не смог передать по наследству, то черту лысому нужен такой царь, а не России. Пусть бы с Гришкой Распутиным, на пару, Николашка служил немцам. Этот Распутин здесь неподалёку жил под Тюменью и был известный пьяница и бабник, и если царь его привечал, значит и сам был мелкого ума: как говорится, дурак дурака видит издалека. По царской дурости и этих Временных правителей, теперь к власти пришли какие-то большаки, с атаманом их Лениным, который обещает замириться с немцем, землю отдать крестьянам, а мануфактуры – рабочим.
Земля у нас в Сибири и так крестьянская – бери, сколько запахать сможешь, но голытьба пропойная сейчас голову подняла буйную и грозится хозяйство у справных мужиков отобрать. Конечно, есть мироеды, которых надо ощипать, но зачем трогать других, который семьёй жилы рвут на земле и потому справно живут? У меня четверо сыновей за плугом вместе со мною ходят, и потому мы живем справно: нам чужой земли не надо, но и своей не отдадим.
Ох, чует мое сердце: передерутся власть нынешняя с властью прошлой, а отвечать, как всегда, будет крестьянин, – хлеб-то всем нужен. Потому я зерно и не продал по низкой цене – пусть полежит в амбаре до весны, а там видно будет, чья власть сильнее, и куда податься крестьянину. А вы, господин учитель, если что, приезжайте к нам в село учительствовать: прежний наш учитель ещё летом уехал в город и не вернулся, так что детишек наших учит попик наш – больше некому, – закончил Прохор свою речь, и Иван Петрович снова заскочил в сани, согревшись от пробежки рядом с подводой.
– Не расскажете – ли, господин учитель, где и как воевали, и за что получили свои кресты: мне с сыновьями удалось отбояриться от армии – дал мзду уряднику, – он и вычеркнул меня с сыновьями из списков по мобилизации, а потом началась неразбериха власти, и так дело до нас и не дошло, – пояснил Прохор свою просьбу, и Иван Петрович начал рассказывать о своих фронтовых делах и всё больше о товарищах, чем про себя.
Короткий декабрьский день начал клонится к сумеркам, когда обоз въехал на постоялый двор, на ночевку, чтобы кони отдохнули в теплом загоне, пожевали овса и сена, попили водицы и, посвежевшие, завтра продолжили путь. Всего пути до Токинска по такой морозной погоде будет три дня, – пояснил Прохор, распрягая свою лошадь и приглашая путников в ночлежную избу на постой.
К исходу третьего дня, как и обещался Прохор, обоз въехал в уездный городок Токинск, где проживала жена Ивана Петровича – Анечка с новорожденной дочерью Августой, а проживала она у своих родителей: Антона и Евдокии Щепанских в родительском доме, что Антон