Особый контроль. Василий Головачев
и почти угасшей боли потери. Почти?.. – Не думала, что встречу тебя среди безопасников.
– Я всего лишь эксперт по ТФ-аппаратуре, и то временно. – Голос у него оказался таким же спокойным, и он усмехнулся про себя: в глубинах памяти шевельнулась надежда, но это была такая эфемерная ее тень, что здравый смысл легко расправился с нею. И все же… не умерла в душе память рук, память губ, память тела… Память голоса, движения, мысли… и память сердца… «О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной…» – всплыли вдруг строки. Чьи? Впрочем, какая разница? Случайные встречи только подчеркивают закономерность разлуки… – Я тоже не ожидал встретить тебя на спейсере.
– Я по-прежнему врач-универсалист «Скорой помощи» УАСС, хотя работаю в этом амплуа мало, практически один раз в месяц, дежурным врачом. Так получилось, что это мое дежурство совпало с экспедицией «Тиртханкара».
– Почему же я не видел тебя со времени старта?
– Была занята и… хотя вру. Просто не хотела, чтобы ты меня видел.
– Что же изменилось сегодня? На спейсере этого типа можно прожить год и не встретиться.
Аларика отвернулась к виому. Танцующее, немигающее пламя искусственного костра делало ее профиль загадочным, как изваяние древней богини.
– Мне рассказал о тебе друг моего мужа Никита Богданов. А я хотела проверить.
– Богданов? Друг мужа? – Вопрос прозвучал недостаточно естественно и спокойно. Он приказал себе быть посдержанней, но в грудь снова плеснуло волной грусти, и Филипп вдруг представил Аларику в объятиях мужа – абстрактной фигуры, смахивающей на Мая Реброва. Это отрезвило.
– Да, некоторое время они работали вместе. – Аларика осталась спокойной и ровной. – Он ведь тоже был спасателем, хотя и не безопасником. А ты все там же?
Темнота скрыла запылавшие щеки Филиппа. Вопрос прозвучал как незаслуженная пощечина. Грусть окончательно прошла, появилась злость.
– Все там же, – подтвердил он почти весело. – И по-прежнему играю в волейбол, как ты сама могла убедиться. Я спортсмен настроения, как отметил Ребров, я обидчив и самолюбив и не осуждаю себя за это. Каждый из нас пять лет назад решил по-своему: в силу эмоций – я, в силу неведомого мне расчета – ты…
– Я… – повторила она задумчиво. – Тебе не кажется, что ты довольно часто употребляешь местоимение «я»?
– Может быть, но мы не об этом. Ты мне тогда ясно сказала, что спорт – это несерьезно, это на год, на два, пока ты молод, и неопытен, и на вершине успеха… Неверно! Моя вершина еще впереди, и с высоты пяти лет, пока мы не виделись, я могу только повторить свои слова: волейбол, спорт – это на всю жизнь! Потому что большой спорт всегда приносил радость людям, и тем, кто им занимался, и тем, кто просто «болел». Потому что в каждом из нас живет дух соревнования, а для меня волейбол – не просто игра для себя и для зрителей, это в первую очередь школа жизни, где есть все: радость победы и горечь поражения, ярость атаки, и гнев ошибки, и напряжение мысли, и действие, в котором ты выкладываешься