Тексты-картины и экфразисы в романе Ф. М. Достоевского «Идиот». Нина Перлина
в романе.
День своего 25-летия Н.Ф. называет особым, «табельным» днем: вечером она обещает сообщить Гане, Тоцкому и генералу Епанчину о своем решении, а с утра в залог обещанного дарит Гане, искателю ее руки, свою фотографию. Но Ганя, как особо указывает повествователь, засовывает портрет в портфель меж разных деловых бумаг, с которыми отправляется на службу к генералу. Не Ганя, а князь задумывается о том, что значит этот дар. Вглядываясь в фотографию Н.Ф., он пытается вычитать, «разгадать что-то скрывавшееся в этом лице» (68). Выражение необъятной гордости, презрения, почти ненависти, рядом с чем-то доверчивым и простодушным вызывает в нем чувство сострадания. Неведомо для себя, как и в случае с опознанием в лице Рогожина какой-то больной, роковой страсти, Мышкин читает фотографию и судьбу Н.Ф. именно как momentum mori, punctum temporus. Магия пункции-прокола, отпечатавшаяся в фотографии двумя точечками под глазами красавицы, прокалывает созерцающего портрет князя, заставляя его поцеловать и этим порывом как бы оживить тотем, неживую вещь, созданную освещенной камерой. Поворачивая портрет к свету, идущему из окна, Мышкин сразу же замечает, что его удивительная красавица словно окована панцирем гордыни и презрения ко всем и всему. Эта застылость как в смерти поражает и пугает князя, но исполненный желания спасти, вернуть страдалицу к жизни, Мышкин, этот серьезно-комический Дон Кихот, надеется обороть магию жестокого колдовства актом деятельной сострадательной любви.
Воспроизводя беседы князя сперва с Ганей и генералом:, затем – снова с Ганей, повествователь размещает свои пояснительные комментарии среди реплик диалогов между Мышкиным, генералом и Ганей так, что тесно сближает впечатления, которые произвели на князя портрет Настасьи Филипповны, внешность Рогожина и его рассказ о встрече с нею, выходящей из магазина и входящей в раму, образованную дверцей кареты[80]. Благодаря несобственно-прямой речи, воспроизводящей эмоционально-оценочные высказывания участников диалога, повествование превращается в экфразис – описание картин, в которых пересекаются разные взгляды, разные точки зрения и пространственно-временные перспективы собеседников.
Сцена рассматривания портрета в кабинете генерала скомпонована как экфразис фотомонтажа «Тройной портрет с портретом дамы»: находящийся за кадром Рогожин, Мышкин, Ганя – три лица, околдованные таинственною силой красоты. Насколько, по Барту, фотография фиксирует уникальный момент пребывания человека в качестве ни субъекта-ни объекта, настолько и лицо Настасьи Филипповны поворачивается то одним (живым), то другим (мертвенно-статичным) профилем то к одному, то к другому, то к третьему-четвертому созерцателю. Экфразис фотографии показывает, с чьей позиции и точки зрения, под чьим взглядом и в каких образах и формах воскресает застывшая в портрете жизнь.
Генерал Епанчин выражает удивление, что Мышкин «уже знает»
Ср. сцепу у входных дверей квартиры Иволгиных: «Князь снял запор, отворил дверь и – отступил в изумлении, весь даже вздрогнул: пред ним стояла Настасья Филипповна. Он тотчас узнал ее по портрету. Глаза ее сверкнули взрывом досады, когда она его увидела; она быстро прошла в прихожую, столкнув его с дороги плечом..:» (86). Авторским комментарием подчеркнуты характерные признаки экфразиса: рама, отделяющая созерцателя от созерцаемого субъекта, дистанция, которую быстро преодолевает Н.Ф., с толкнув князя и войдя в прихожую, портрет как средство мгновенной и правильной идентификации личности. Авторский комментарий, преодолевая границы рамы, приближает лицо к портрету, и этим объясняется эффект мгновенного узнавания – «он тотчас узнал ее».