Блуждание во снах. Лана Ланитова
тут медицина? Подобрали пока то, что могли. Одна нога только потребная и нашлась. Другая ножка с изъяном – гангрена ее, окаянную, изъела. Увы, не сгодилась. Будут варианты лучше, тогда и заменим. А пока пущай и так походит. Все не обрубком лежать, как у тебя под кроватью, дерзкий стихоплет. Меньше бы гадость всякую жрал… Сказочник нижегородский. Ну, погоди, пряниками-то тебя здесь не одарят. Огребешь шишек по-полной, – голос карлика звучал угрожающе. На круглом лице блуждала мстительная, кривая улыбка. Даже красная феска съехала на тяжелый затылок.
– Простите меня, господа. Я право не специально, – пробормотал Владимир. – Я, пожалуй, пойду, – он топтался на пороге.
– Овидюшка, полно нам ссориться, – примирительно резюмировал Василий Степанович. – Владимир Иванович тут недавно-с. К порядкам тутошним не привыкши. Зря ты на него напраслину возводишь. Он же вовсе не хотел меня рук и ног лишать. Правда?
Владимир отрицательно мотнул головой.
– Ну, вот. Я же и говорю: он не желал меня на свет калекой выдумать. Да я, право, и сам теперь сомневаюсь относительно собственного происхождения. Ибо точно ведаю, что жил и раньше, до знакомства с господином Махневым. Я и войну всю прошел-с и ранение получил, и награды у меня настоящие. Я, по правде говоря, так и не уразумел: отчего в тот день уснул в своей комнате, на Гороховой, а проснулся под кроватью у Владимира Ивановича. А надо бы сказать, что комнатенка-то у меня хоть и узкая, словно гроб сосновый, однако же, сухая на удивление была и клопами не богата, – хохотнул поручик. – И платил я недорого за нее. Повезло с комнатенкой. Да-с. Мне предлагали в пансион или гошпиталь Семеновский поступить, ввиду моей увечности. Но я отказался. Да и кому захочется надзором вечным пробавляться? Ни вина не выпить, ни баб в больничную палату не пригласить. А на вольной жизни бабеночки-то ко мне захаживали. И не дурственные, я вам скажу, бабеночки: справные, да и при туалетах. Иным даже нравилось раздевать меня донага и пялиться на мои немочи… До чего бабы народ любопытный. Но и телесную радость они со мной получали, канальи. Средь них слушок тогда прошел, что силен я, как мужчина. Вот они и повадились шастать – одна за другой. Кому лихо, да немочь, а им любопытство, да похоть. Они на молодце-то моем ох, как скакали, окаянные, – физиономия Рукомойникова зарумянилась.
– Дамочки-то твои, «при туалетах», небось проститутками числились? – презрительно процедил Овидий.
– Ну и проститутки, и что с того? Не институтки же ко мне захаживать должны, – поручик заливисто рассмеялся. – Проститутки очень даже ничего-с бывают. Правда, Владимир Иванович?
Махнев только виновато пожал плечами.
– Ну ладно, бог с ними, с бабами. Одни напасти, да морока от них… Ну, а по улице меня дружки на колясочке возили. Каретный мастер из немецкой слободы мне колясочку отменную смастерил, кожей сиденьице обтянул и даже навес от дождя приладил. В ней и летом и зимой удобно было ездить. Так вот и жил-поживал я потихонечку, – лицо Рукомойникова сделалось задумчивым, серые глаза