Собор Парижской Богоматери. Виктор Мари Гюго
из сыромятных ремней, употреблявшуюся в те времена пешими стражниками, чтобы оттеснять толпу, и носившую название «метелки». Голову Клопена венчал убор с подобием валика вместо полей, закрытых сверху, и трудно было разобрать, детская ли это шапочка или царская корона, до такой степени одно похоже на другое.
Гренгуар, узнав в короле Двора чудес нищего из большой залы Дворца, сам не зная почему, приободрился.
– Мэтр… – пробормотал он. – Монсеньор… Сир… Как вас прикажете величать? – вымолвил он наконец, достигнув постепенно высших степеней титулования и не зная ни как величать его дальше, ни как спустить с этих высот.
– Величай меня как угодно: монсеньор, ваше величество или приятель. Только не мямли. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
«В свое оправдание? – подумал Гренгуар. – Плохо дело». И, запинаясь, ответил:
– Я тот самый, который нынче утром…
– Клянусь когтями дьявола, – перебил его Клопен, – говори свое имя, прощелыга, и больше ничего! Слушай. Ты находишься в присутствии трех могущественных властелинов: меня, Клопена Труйльфу, короля Алтынного, преемника великого кесаря, верховного властителя королевства Арго; Матиаса Гуниади Спикали, герцога египетского и цыганского, – вон того желтолицего старика, у которого голова обвязана тряпкой, и Гильома Руссо, императора Галилеи, – того толстяка, который нас не слушает, а обнимает потаскуху. Мы твои судьи. Ты проник в королевство Арго, не будучи его подданным, ты преступил законы нашего города. Если ты не деловой парень, не христарадник или погорелец, что на наречии порядочных людей значит вор, нищий или бродяга, то должен понести за это наказание. Кто ты такой? Оправдывайся! Скажи свое звание.
– Увы! – ответил Гренгуар. – Я не имею чести состоять в их рядах. Я автор…
– Довольно, – не давая ему договорить, отрезал Труйльфу. – Ты будешь повешен. Это совсем несложно, господа добропорядочные граждане! Как вы обращаетесь с нами, когда мы попадаем в ваши руки, так и мы обращаемся с вами здесь, у себя. Закон, применяемый вами к бродягам, бродяги применяют к вам. Ваша вина, если он жесток. Надо же иногда полюбоваться на гримасу порядочного человека в пеньковом ожерелье; это придает виселице нечто почтенное. Ну, пошевеливайся, приятель! Раздай-ка поживей свое тряпье вот этим барышням. Я прикажу тебя повесить на потеху бродягам, а ты пожертвуй им на выпивку свой кошелек. Если тебе необходимо поханжить, то у нас среди другого хлама есть отличный каменный Бог-Отец, которого мы украли в церкви Сен-Пьер-о-Беф. В твоем распоряжении четыре минуты, чтобы навязать ему свою душу.
Эта речь звучала устрашающе.
– Здорово сказано, клянусь душой! – воскликнул царь галилейский, разбивая свою кружку, чтобы подпереть черепком ножку стола. – Право, Клопен Труйльфу проповедует не хуже самого святейшего Папы!
– Всемилостивейшие императоры и короли, – хладнокровно сказал Гренгуар (каким-то чудом он снова обрел уверенность в себе и говорил решительно), – опомнитесь! Я Пьер Гренгуар, поэт, автор той самой мистерии, которую нынче утром представляли в большой