Война затишья не любит. Алескендер Рамазанов
попросила быть осторожнее. Ей ли всего не понять – дочери, жене и матери солдата. Святая правда – материнская молитва о сыне перед Пресвятой Богородицей – стержень жизни на войне. Без укора сказано… Не всем дано, только матери. В отцовском Алешкином доме один образ в красном углу – Казанской Божьей Матери. Даром что отец был коммунист, да и по рождению – мусульманин.
Описывать, как Алексей Астманов влился в ряды воинов-интернационалистов, нет нужды. О предстоящем вводе войск в Афганистан он узнал еще в мае 1979-го. И нет тут никаких секретов. Была у Астманова мечта прорваться в Афганистан. Зачем? Об этом позже.
Подвернулся на вечеринке студент-иранец, жертва режима сурового аятоллы. На родине в Хамадане этот «студент» был специалистом по русской истории и функционером прокоммунистической партии «Туде». Едва ноги успел унести от небритых стражей исламской революции. Сошелся с ним Алешка просто: в изрядном подпитии политэмигрант, сверкая черными очами, спел очень печальную песню, посматривая на тайную Алешкину страсть Нателлу Таирову. Компании соло понравилось. Алешка же, не глядя на певца, тихо спросил на фарси:
– Хочешь, брат, подстрочник обеспечу, прямо здесь…
Хуршед, так звали иранца, моментально протрезвел и, забыв свои познания в русском языке, стал извиняться на фарси, прижимая руки к груди, насчет шалостей и вольностей персидских классиков… Вот с такого литературного казуса началась интернациональная дружба.
– Ваша армия войдет в Афганистан. Наведет порядок там, а потом и у нас. Амин – настоящий революционер. Тараки – слизняк. В Кабуле уже ваш полк, советники во всех гарнизонах… Ташкентских выпускников востфака в Кабул лейтенантами отправили. В Герате ваша разведка засветилась… На Пяндже рекогносцировки… В Шибаргане, на газопроводе, работы сворачиваются…
Не информированность иранца убедила Астманова отправиться в Афган, а то, как сияли его глаза. Смотрите в глаза детям Востока. На то они и дети – увлекут движением, одурманят запахом, обольстят словом, но глаза – их слабое место. Астманов подал рапорт об определении на действительную службу в кадры Министерства обороны.
С Хуршедом стоило бы еще переговорить – «тудешники» в Афгане сидели крепко, однако не пришлось, за иранцем пошли топтуны из местного КГБ. Явно из-за баловства с валютой. Астманову в поле их зрения попадать не хотелось. За доллары в те годы карали безжалостно – расстрельная статья, для совграждан, разумеется. Но перед самым отъездом Хуршеда успел все же взять у него адреса «истинных революционеров» в Герате, Мазари-Шарифе, Кундузе и, на всякий случай, в Кабуле, хотя интересовал его север Афганистана.
– Ты, Алиша, там смотри, не вступай с ними в споры по марксизму, они Троцкого уважают, Мао, команданте Че, – говорил, прощаясь, Хуршед. – А так ребята ничего, простые. Только вот, когда ваши придут – у них разлад начнется, как ни посмотри – интервенция. Тут, конечно, разные точки зрения есть. Я – за, к примеру. С севера вы, с запада тоже, с востока опять