Духовное господство (Рим в XIX веке). Джузеппе Гарибальди
следил Аттилио – с тайным предчувствием, что следит за мерзавцем, за орудием мерзостных прихотей, промышляющим, может статься, на пагубу его милой; следил за ним Аттилио, ощупывая рукоятку ножа, спрятанного за пазухой.
Такова сила предчувствия! один вид неизвестного человека, которого он встретил в первый раз и на одну минуту – человека обыкновенного, как все, пробудил в этой огненной душе неутомимую жажду крови, в которой окунулся бы он с наслаждением канибала…
И снова пощупал он свой нож – оружие запрещенное и порицаемое иностранцами, как-будто штык или сабля, обагренные ими столько раз невинною кровью, благороднее ножа, погруженного в грудь убийцы, направленного в сердце предателя.
Аттилио видел, как Джиани входил в дом, где нанял комнату для Ченчио; видел, как он оттуда вышел и вошел во двор величественного палаццо Корсики, в котором обитал его патрон.
«Значит» – молвил про себя наш герой – «дон-Прокопио тут причина…» Дон-Прокопио, фаворит и главной дебошир из всей клики римских князей церкви. И Аттилио отошел погруженный в невеселое раздумье.
III. Заговор
Привилегия раба – заговоры; и немного таких итальянцев, которые во времена порабощения своей страны, ни разу не участвовали бы в заговоре. Деспотизм церковников самый невыносимый, возмутительный и гнусный; поэтому, понятно, что возмущения римлян всегда бывали вынуждены владычеством этих пройдох.
Ночь на 8-е февраля была в Риме кануном восстания, задуманного в Колизее: поэтому Аттилио, проследив Джиани, направился не домой, а в Campo Vaccino.
Была темная ночь и черные-черные тучи, нагоняемые порывистым ветром, смыкались над святым городом; римский христарадник ёжился под дырявым пальтишком, прижавшись под порталем аристократического палаццо либо под навесом церкви; зато патер, воспользовавшись услугами неразлучной «Перепетуйя»[7], и отяжелев от желудочного переполнения, готовился отойти к усладительному отдохновению…
Там, в глубине античного форума, воздымается гигантская руина, мрачная, строгая, гласящая поколению рабов о сотнях сгинувших поколений, напоминающая римлянам, что их Рим, растленный временем, разрушается… – То Колизей.
Иностранцы обыкновенно посещают Колизей при лунном свете – но надо посмотреть на него в темную ненастную ночь, когда его освещает молния, когда его потрясают раскаты грома, и он стоит полный глухих, неуловимых отголосков!
Такова была та ночь, когда заговорщики, один по одному и разными улицами, пробирались к амфитеатру гладиаторских игр завернутые широкими плащами, которые издали, при внезапных заревах грозы, казались тогами.
При тусклом мерцании потайного фонаря, припасенного заговорщиками, видно было, как эти отважные защитники римской свободы карабкались по различным подъёмам к «раю» – так величали они место своих сборищ – и так скучивались в толпу, без иного приветствия, кроме молчаливого пожатия руки, ибо все они между собой были друзьями и приятелями.
Как только все разместились,
Perpetua – название, заимствованное из романа Манцони «Premessi Sposi», под которым итальянцы разумеют прислужниц à tout faire, нанимаемых патерами-холостаками.