Дети. Нина Федорова
два билета третьего класса до Тяньцзиня. Он увезет Аллу к матери. Сам он постарается найти работу, и всё, что заработает, будет отдавать Алле. Там лучше климат. Там она станет лечиться. Около матери ей будет хорошо. Алла поправится.
Алла не возражала ни на одно из его предложений. Они расписались в конторе нотариуса и были на пути в Тяньцзинь, к мадам Климовой.
Такова была история замужества Аллы.
Не были сказаны, не произносились слова любви, радости, надежд. Это не был союз любви. Это был печальный союз двух людей, крайне униженных, растоптанных жизнью, союз двух человеческих отчаяний, из которых одно – еще на ногах – старалось поддержать другое, уже наполовину сошедшее в могилу.
Но какой же это роман? Разве Нгнуйама походил хоть чем-либо на сказочного принца, которого двадцать лет ждала мадам Климова? Такое замужество – было ошибкой, преступлением со стороны Аллы. Три месяца уже, как не было и денежных переводов. О дети, дети! Как вы неблагодарны!
Но надо было «спасать лицо», надо было предпринять что-то, как-то «осведомить общество», подготовить почву к появлению Аллы с ее Нгнуйамой. Мадам Климова то здесь, то там «бросала» фразу, что Алла «кажется» приедет навестить мать, познакомиться с отчимом-генералом. Если приедет, – тут хитро мигнув глазом, – то не одна. Надо было начать с того, чтоб показать Аллу в самом выгодном свете – на сцене. Тут и начиналась «постройка» на Лиде. Можно организовать концерт: Алла и Лида. Сбор пополам.
Алла на сцене, Алла в «тю-тю» и на пуантах, – остальное пойдет уже само собою. И вот, по ее словам, «раздавленная» заботами, мадам Климова кинулась на чердак, где жила Лида, – с подарком в руках и планом организации блестящего «gala»-концерта в голове.
Глава восьмая
– Наконец! – воскликнула мадам Климова, распахивая дверь. – Наконец… но, Боже, какая лестница! Как вы тут живете?.. Наконец, Лида, и ты взялась за ум, позабыла своего американца и начала делать карьеру. Поздравляю! Русское искусство царит по свету! Взять, к примеру, хотя бы Аллу… знаменита почти с колыбели… с молоком матери всосала любовь к балету. Да, мы, русские матери, много дали нашим детям!.. Постойте – здравствуйте! – прервала себя мадам Климова, тут только вспомнив, что она еще не поздоровалась, – Вот, Лида, тебе подарок! Это – вырезка из газеты. Пора, пора тебе давать концерты! Помогу, чем в силах помочь. Организуем для тебя… распространим… обставим… Будут, будут и слава и деньги!
– О Боже, как ненавижу я бедность! – вдруг воскликнула она из глубины сердца, и, вздохнув, стала усаживаться на стул, пододвинутый Лидой. – Вот и у вас… Я и в кино хожу исключительно на картины, где роскошь: отели, туалеты, ковры. Если действие происходит в деревне, или там на ферме, или в городе, в одной комнате, – меня оно уже не трогает, не возвышает над повседневным. Ах, лучше всего и богаче – американские картины – счастливые концы! Как это великодушно придумано, как брошено в утешение бедняку! Не то, что у нас! – она повздыхала и вдруг совершенно переменила тон, – Давайте-ка, Лида, организуем для тебя