Девятая квартира в антресолях II. Инга Львовна Кондратьева
солнышком воды реки и редких прудиков и озер, и, сколь хватало глаз, всюду была необъятная родная сторона. Деревни, поселения, хуторки, домишки.
В скольких из них можно найти счастливых жителей? Где те, все верно делающие по жизни люди, довольные собой, своими близкими, своими делами? Как сосчитать их, да и есть ли они? А, если есть, то, сколько длится их безмятежность? До прискакавшего гонца, до новой вести в конверте, до запертой перед тобой дочерью двери? Ведь совсем недавно он сам мог отнести себя к таковым, и вот… Андрей Григорьевич, как уже освоившийся житель «слободки ожидания», впервые сегодня удостоился права прогулки за стенами монастыря. О тайной калитке в стене, пару дней назад, поведала ему его соседка по домику, немногословная вдова Угрюмова. Лишь только заселившись в освободившуюся комнатку, Полетаев в тот же день столкнулся с ней, следуя ко всенощной. Они раскланялись.
У другого своего здешнего знакомца, бывшего прокурорского секретаря Демьянова, а нынче соискателя монашеской жизни, узнал он, что вдова живет тут уже с прошлой осени, сильно сдала здоровьем последнее время, и выслушал одобрение того, что подселили к ней крепкого мужчину. Имя бывший прокурорский секретарь имел необычное – Рафаэль Николаевич. Проживал он отдельно ото всех мирских, в совсем разваливающейся хибарке на отшибе, был легко вхож на половину старцев, исполняя между ними и ожидающими некую роль вестового, но пока не удостоился даже звания постоянного послушника.
Разговоры среди проживающих при монастыре были не приняты, совместные трапезы проходили после общей молитвы в безмолвии, новостей тут, как таковых, не случалось, а жизнь была размерена и молчалива. Забывшихся и разглагольствующих сверх необходимых потребностей вежливости или просьб, проходящие мимо монахи обжигали такими взглядами, что охота балаболить отпадала надолго. Исключением оказался Рафаэль Николаевич – тот мог болтать при встрече не хуже какой-нибудь свахи. Будучи человеком души чуткой, Андрей Григорьевич очень быстро понял, что ни одна сентенция Демьянова не произносится всуе или бездумно, а, как правило, имеет либо предложение к размышлению, либо даже скрытый указ. Он стал прислушиваться, и, выполняя негласные послушания, влился в жизнь «слободки ожидания» довольно быстро, приняв все ее условности и ограничения.
На второе же утро своего пребывания в монастыре, он сам встал засветло, и к моменту пробуждения немощной соседки, уже натаскал воды в стоящую в сенях бочку. Та, заметив это, поблагодарила нового соседа, даже слегка улыбнувшись, хотя этому новому для нее выражению лица и пришлось прорываться сквозь прилипшую, как маска, гримасу то ли боли, то ли брезгливости. Неприятное было лицо. Прежде с ней в домике соседствовала глухая старуха, и ни о какой помощи с ее стороны, конечно, речь не шла. Вдова сама помогала той иногда перешагнуть порожек. Но над старухой сжалились быстро, принял ее старец всего лишь через месяц ожидания, и та отбыла в свой уезд накануне. До этого была девица, у которой отнимались ноги, а до нее толстенная попадья,