Двенадцать зрителей (сборник). Инна Манахова
совести играла ему только под лево, а временами вообще издевательски укорачивала мяч, заставляя пожилого солидного человека с брюшком нестись через весь корт к сетке, где уверенно обводила его высокой свечой. Григорьич провожал мячи таким унылым взглядом, как будто вместе с ними провожал свою боевую молодость, а девчонка прыгала от радости и задорно трясла кулачком.
За этот кулачок мы ее невзлюбили: мало того, что эта сявка врет, будто сроду не играла в теннис, а сама обыгрывает всех подряд, так она еще и не умеет вести себя, как подобает победителю! Вместо того чтобы спокойно подойти к сетке и подать руку сопернику, она скачет по корту со своим сжатым кулачком и вопит «ура!».
Как-то раз на тренировке я не выдержала и, перейдя на ее половину корта, что вообще-то строжайше запрещено теннисными правилами, вцепилась ей в волосы. Григорьич не спешил нас разнимать, но моя злость быстро прошла, потому что Анька даже и не думала защищаться: она просто зажмурилась и закрыла лицо руками, а я еще минут пять повозила ее по корту для приличия и отпустила восвояси.
В другой раз мы схлестнулись в душевой. Она мылась целых полчаса и извела весь шампунь на свои косищи, не оставив мне ни капли. Выйдя из кабинки, я молча вырвала у нее из рук полотенце и бросила его на грязный пол, а потом тщательно вытерла об него ноги. И вновь Анька не стала сопротивляться, только как-то съежилась и попятилась от меня с испуганными глазами.
Но я не успокоилась: подошла к ней еще раз в столовой и вылила на ее чисто вымытую голову клейкий кисель. Глядя на ее слипшиеся, в кисельной жиже волосы, я почувствовала ликование, которое редко испытывала на корте.
С тех пор такие розыгрыши над Анькой стали для меня обычным делом. Я очень довольна тем, что она расплатилась за каждый выигранный у меня мяч, за каждый вскинутый кулачок. Кнопка на стуле, на которую она села с размаху; жвачка, намертво прилипшая к ее новому свитеру; воротничок ее белой блузки, разрезанный сзади маникюрными ножницами; тухлое яйцо в ее малиновом кеде – всего и не упомнишь! Но однажды я допустила серьезную оплошность и отлупила ее до крови.
Это случилось в конце декабря, перед каникулами. Мы проводили показательные матчи, а в зале сидели наши родители и друзья. Сами знаете, как это бывает: куча народу, душно, все орут, как на футболе, машут транспарантами с твоим именем и свистят в бумажные свистульки; где-то на трибунах скачет папа с фотоаппаратом, мама хватается за сердце и ахает при каждом ударе ракетки по мячу, а твой парень ухмыляется и шлет тебе театральные воздушные поцелуи. И тут выходит эта малявка, еле достающая макушкой до твоего плеча, и размазывает тебя по корту на глазах у притихших родных и близких, сопровождая каждый выигранный мяч победным кличем и взмахом кулачка!
Никогда еще я не чувствовала себя такой неуклюжей, безоружной и униженной, как в тот памятный день! Еле дождавшись окончания бездарно проигранного матча, я вихрем ворвалась в женскую раздевалку, выцепила из толпы девчонок растерявшуюся Аньку, оттащила ее в