Крэнфорд. Элизабет Гаскелл
пока он не кончил так, что этого никто не заметил; когда внезапное его молчание вдруг ее пробудило и она сказала:
– Какая хорошенькая книга!
– Хорошенькая! чудесная, сударыня! Хорошенькая, как бы не так!
– О, да! я хотела сказать: чудесная, прибавила она, встревоженная его неодобрением. – Это так похоже на чудесную поэму доктора Джонсона, которую часто читала моя сестра… я забыла как она называется… что это было, душенька? сказала она, обернувшись ко мне.
– О чем вы говорите, мисс Матильда? Что это такое?
– Не помню, право, содержания и совсем забыла как называется, но написана она доктором Джонсоном и такая прекрасная, очень похожа на то, что сейчас читал мистер Голбрук.
– Не помню; сказал он, размышляя: – но я не хорошо знаю поэмы доктора Джонсона. Надо их прочесть.
Когда мы садились на возвратном пути в коляску, я услышала, что мистер Голбрук обещал скоро известить дам, чтоб узнать, как они доехали; это, очевидно, и понравилось и испугало мисс Мэтти в то время, как он это сказал; но после того, когда мы уже потеряли из виду старый дом между деревьями, чувства её постепенно переходили в тревожное желание узнать, не нарушила ли Марта слово и не воспользовалась ли отсутствием своей госпожи, чтоб взять «поклонника». Марта степенно и спокойно помогла нам выйти из коляски; она всегда заботилась о мисс Мэтти, но сегодня сказала эти несчастные слова:
– Ах, сударыня, как подумаешь, что вы выехали вечером в такой тонкой шали! Ведь это ничем не лучше кисеи. В ваши лета вы должны быть осторожны.
– В мои лета! сказала мисс Мэгги, почти сердито, тогда-как обыкновенно говорила она очень кротко: – в мои лета! Ну почему ты знаешь сколько мне лет?
– Я дала бы вам около шестидесяти; конечно, многие часто кажутся старше на вид, я ведь не хотела вас обидеть.
– Марта, мне еще нет и пятидесяти-двух, сказала мисс Мэтти с чрезвычайной выразительностью. Вероятно, воспоминание о юности живо предстало перед нею в этот день, и ей было досадно, что это золотое время так давно уже прошло.
Но она никогда не говорила о прошлом и более коротком знакомстве с мистером Голбруком. Она, вероятно, встретила так мало симпатии в своей юной любви, что скрыла ее глубоко в сердце; и только вследствие наблюдения, которого я не могла избегнуть после откровенности мисс Поль, могла я приметить, как верно было её бедное сердце в своей печали и в своем безмолвии.
Она сослалась на какие-то убедительные причины, зачем стала надевать каждый день самый лучший свой чепчик и сидеть у окна, несмотря на ревматизм, чтоб видеть, не будучи видимой, все, что делалось на улице.
Он приехал, уткнул руки в колени, склонил голову и засвистел после того, как мы ответили на его вопросы о нашем благополучном возвращении. Вдруг он вскочил.
– Ну, сударыня! нет ли у вас поручений в Париж? Я еду туда недели через две.
– В Париж! вскричали мы обе.
– Да-с! Я никогда там не был, всегда желал побывать и думаю, что если не поеду скоро, то могу не поехать вовсе, поэтому, как только кончатся сенокосы,