Слёзы волхвов. Номен Нескио
а что это за улица? Да и почему именно улица? Так понимаю, ты впервые в Иерусалиме?
– Я не знаю названия…
Ноам вздохнул, понимая, что большего ему не добиться:
– Знаешь, я не праздного любопытства, но от чего-то, хочу помочь тебе… А знаешь, даже при наличии многочисленных римлян, не совсем безопасно ходить по городу ночью. Хотя мне кажется, что они более пекутся о своей безопасности…. Так что твоё желание не самое лучшее.
– Я знаю, знаю… Но поверь мне, со мной ничего не случится, пожелай я сам этого. Прощай же, добрый Ноам. Но прежде скажи…, где дворец Прокуратора?
Ноам подумав, произнес:
– Виа Долороса… дворец Пилатиуса… это улица начинается от… она… Я сейчас нарисую. Я знаю город….
Ноам склонился было над дорогой приготовившись нарисовать прутиком схему расположения улицы, но Йешуа жестом оборвал его, сказав:
– Спасибо. Достаточно. Виа Долороса… Теперь уж точно, прощай, Ноам!
– Постой, плотник! Скажи мне, кто ты? – задыхаясь от необъяснимого волнения спросил сыродел, уставившись на своего нового знакомого.
Он уставился на Ноама, выражая удивление и даже развёл в стороны руки, словно не понимая, для чего надо вновь произносить своё имя, которое он назвал только что.
Тем не менее, произнёс:
– Йешуа… Иного мне имени нет, кроме этого, каким когда-то нарекли свое дитя иудейка и кажется сириец, а титулы ничего не значат, всё бренно, добрый Ноам. Всё так… Всё прах… Царей, рабов и воинов помнят по их поступкам, и нет над ними власти времени кроме власти Бога…
– И наказание? – спросил Ноам.
– Нет, не наказание, – возразил Йешуа. – Правосудие!
– Йешуа! Подожди! Одно лишь слово.
– Я слушаю тебя, Ноам, – ответил Йешуа.
– А правосудие и нищий, что украл рыбий хвост. И тот, кто убил ребёнка… по— твоему все равны?
– Люди хотят видеть жертву, напиться местью… наверно так будет вернее сказать, но, невозможно вернуть утраченное. В них бушует гнев и может даже безумие. Ну так ты ещё услышишь о страстях невиновного, который всего лишь не заплатил за сырную лепёшку, что была в подарок, и это не было преступлением…
– Я не обвинял тебя, если ты о себе, я сам предложил, и доносить не собираюсь!
– Нет, Ноам. Да нет же, всё не так… Всё потом, всему своё время!
– Но в чём тогда преступление, если не лепёшка? Или ты говоришь ещё о чём-то? О Том, чего я не знаю?
– Так решил Он. Несчастный Иерусалим! Он ещё не раз утонет в крови! Более не спрашивай меня. Всё после…
– Ты страшный человек, но всё более мне непонятный. Я не понимаю, как можно издавать законы и вообще управлять армией и государством и потому имею своё, столь малое дело, я не гожусь в цари, – произнёс Ноам.
– В цари… Да уж… А страх… Страх не в том, от того что совершается, наверно более в том, что замышляет человек и этим живет, замысел рождается, обрастает способами реализовать