Граф Калиостро. Алексей Толстой
он увидел её во сне такою же, как на портрете, – неподвижной и надменной, лишь роза в её руке была живой, и он тянулся, чтобы вынуть цветок из пальцев, и не мог. Алексей Алексеевич проснулся с тревожно бьющимся сердцем и горячей головой. С этой ночи он не мог без волнения смотреть на портрет. Образ Прасковьи Павловны овладел его воображением.
III
Федосья Ивановна вернулась в комнату с письмом в руке, с очками на носу и, усевшись напротив Алексея Алексеевича, сказала:
– Павел Петрович мне пишет…
– Какой Павел Петрович, тётушка?
– Да ты что, Алексис, батюшка мой? Павел Петрович Федяшев, секунд-майор… Так он пишет разные разности, а вот – для тебя: «…Много у нас в Петербурге наделал шуму известный граф Феникс, или, как его называют, – Калиостро. У княгини Волконской вылечил больной жемчуг; у генерала Бибикова увеличил рубин в перстне на одиннадцать каратов и, кроме того, изничтожил внутри его пузырёк воздуха; Костичу, игроку, показал в пуншевой чаше знаменитую талию, и Костич на другой же день выиграл свыше ста тысяч; камер-фрейлине Головиной вывел из медальона тень её покойного мужа, и он с ней говорил и брал её за руку, после чего бедная старушка совсем с ума стронулась… Словом, всех чудес не перечесть… Императрица даже склонилась, чтобы призвать его во дворец, но тут случилось препотешное приключение: князь Потёмкин воспылал свирепой страстью к жене графа Феникса, родом чешке, – сам я её не видел, но, рассказывают, – красотка. Потёмкин передавал графу много денег, и ковров, и вещиц; увидав же, что деньгами от него не откупишься, – замыслил красавицу похитить у себя на балу. Но в этот же день граф Феникс вместе с женой скрылся из Петербурга в неизвестном направлении, и полиция их понапрасну по сей день ищет…»
Алексей Алексеевич прослушал письмо с большим вниманием и перечёл его сам. Лёгкий румянец выступил у него на скулах.
– Все эти чудеса – проявление непонятной магнетической силы, – сказал он, – если бы мне встретиться с этим человеком… О, если бы только встретиться… – Он заходил по комнате, издавая восклицания. – Я бы нашёл слова умолить его… Пусть бы он произвёл на мне этот опыт… Пусть воплотит всю мечту мою… Пусть сновидения станут жизнью, а жизнь развеется, как туман. Не пожалею о ней…
Федосья Ивановна со страхом круглыми, выцветшими глазами глядела на племянника. И действительно, было чего испугаться: Алексей Алексеевич бросился в кресло и с длинной улыбкой глядел в окно на подошедших двух девок с лукошками грибов, не видя ни грибов, ни девок, ни поля, по которому по меже между хлебов закрутился высокий столб пыли и побрёл, вертясь и пугая птиц на придорожной берёзе.
IV
Наутро Алексей Алексеевич проснулся с сильной головной болью. Небо было знойно, несмотря на ранний час. Листы висели неподвижно на деревьях, – всё застыло, и цвет зелени отдавал металлическим отблеском, как на могильном венке. Молчали куры; на скате к реке, неподвижно и не жуя, лежала, точно