Скульптура сна. Михаил Ромм
в душах – реклама.
Шуршат, как пожухлые листья, слова,
Что раньше набатом звучали,
И песня стихает, начавшись едва,
Себя немотой измочалив.
Мучительно сжаты немые уста,
Но звуком наполнен я весь —
Вот-вот она грянет, сильна и чиста,
А всё потому, что ты есть!
Вертинский
Обидчивый паяц, банальный белый клоун,
Как многих пережил твой одинокий цирк!
Ты снова в тишине выходишь на поклоны,
Проклятый эмигрант или любимец ВЦИК.
Что чёрный диск шипит на старом патефоне,
Заботливо храним в формате эмпэтри?
И голод, и война, и ты на этом фоне,
Эффектный бонвиван, немыслимый esprit.
Всё то, что сожжено, осмеяно, разбито,
Застенчиво звучит в заброшенном раю
Загаженной души… Среди тупого бита
Картавый твой куплет я сам себе пою.
Есть люди
Есть люди – они не читают стихов,
И прозы они не читают.
Их мир для меня бесконечно суров:
Пустыня от края до края.
Напрасно их мысленный образ леплю,
Насупленным филином сидя:
Им мило всё то, что я так не люблю —
За это на них я в обиде.
Кому достучаться до них по плечу?
К заложникам телеэкрана,
Я делать для них ничего не хочу,
Души не отдам им ни грана!
Но, Господи, как же прекрасен твой сад,
Когда, посмотрев исподлобья,
Вдруг встретишь в толпе человеческий взгляд,
И видишь в нём богоподобье!
Бусинки слов
Неужели, собирая бусинки слов
В ожерелье из запутанных строк,
В жизни что-то изменить я готов,
Возвратить то, чего не дал Бог.
Нет и нет. Я только беглец
От скандалов, от рекламы продаж,
Своей крохотной вселенной творец,
И полушки за неё ты не дашь.
Хоть она невелика, но моя,
Потому, что никому не нужна.
Я дракон – и вот моя чешуя,
Моя родина – волшебная страна.
Ну, а завтра – замки и песни волхвов,
Тёплый воздух, что на крыльях несёт, —
Это будут только строчки стихов,
Только буквы на бумаге – и всё.
Деревянный меч
На стёкла Вечности уже легло Моё дыхание, моё тепло
О, если бы слова мои могли
В сердца людей ложиться тяжело,
Менять свеченье звёзд и путь Земли,
И запотело б Вечности стекло!
Нет, я – дитя с игрушечным мечом,
Срубающим травинки на лугу.
Мой детский гнев растеньям нипочём,
Остановить их рост я не могу.
Так невелик ответственности груз,
И вдруг, застыв неосторожным богом,
Над бабочкой в отчаяньи склонюсь —
Над бабочкой, убитой ненароком.
Жёлудь
Гортань