Гений жанра. Юрий Домбровский
тан, мягкий по характеру, но с достаточно вспыльчивой, легко воспламеняющейся натурой, доводящей его порой до суровости, с весьма грубыми и дикими проявлениями. Брак, заключённый против воли Арсеньевой, был неравным и оказался несчастным. Арсеньева была женщиной непреклонного характера, даже деспотичного, привыкшая повелевать и никому не уступать в делах и мнении. Происходила она из старинного дворянского рода и представляла собой типичную помещицу старого закала, привыкшую притом высказывать всякому в лицо правду, хотя бы самую горькую.
Спустя несколько месяцев семья Лермонтовых вместе с малышом съехала из дома генерал-майора Толя и перебралась в имение бабушки маленького Миши – Арсеньевой – в Тарханы Чембарского уезда Пензенской губернии. Марья Михайловна, матушка Миши, часто болела, и с внуком всё больше занималась бабушка. Маленький Миша помнил, как маменька пела ему песенку, от которой он плакал. Некоторые думают, что человек начинается с рождения, – возможно, так оно и есть, но всё ведь начинается с первого воспоминания, ведь оно и есть начало сознательной жизни.
Мишелю – так его здесь все называли – тогда не было и трёх лет, и он помнил, как он играл в постельке с игрушками, а мама стояла у окна и смотрела на дождливую осеннюю погоду, на мелкий моросящий дождь, который стекал по стеклу, и пела какую-то печальную песню. Мишель отложил игрушку и стал слушать, и на душе его стало так сладко и грустно одновременно, что он заплакал, а когда она перестала петь, он попросил:
– Мама, мамочка, голубчик, спой ещё.
И она снова пела, глядела на него печально и гладила по голове, будто прощалась.
Прошло немного времени, Мише снова вдруг стало грустно – так, что слёзы сами выступили из глаз, и он стал звать маму. Но вместо мамы зашла бабушка – глаза её были заплаканы.
– Ты, пожалуйста, уйди! Мама, мамочка, приди, – стихами попросил Миша.
– Мамочка твоя больше ни придёт никогда, – всхлипнула бабушка, – её Боженька взял.
– Так пусть вернёт, – расплакался Миша, – это моя мамочка.
Это было единственным воспоминанием об умершей матери, а на могильной плите местного кладбища появилась надпись: «Житие ей было – 21 год, 11 месяцев, 7 дней».
Вскоре из Тархан уехал и его отец, Юрий Петрович, оставив маленького сына на попечение Елизаветы Алексеевны и няньки. Няня была с Мишенькой с самого рождения. Звали ей Христина Осиповна Ремер. Была она немкой, уже пожилой женщиной, часто щурилась оттого, что плохо видела. Сначала он не мог выговорить её имя, но постепенно научился. Миша часто болел. Бывало, проснётся среди ночи, голове больно, дышать трудно, лежать неудобно, душно, – а тут обязательно с ним рядом нянька. Положит на лоб влажную тряпочку, смоченную уксусом, даст попить чего-нибудь кисленького – и ему легче становится. А коль раскапризничается, начинает кричать на неё:
– Ты плохая, уходи отсюда!
Няня, конечно, огорчалась.
– Все люди перед Небом равны. Надо уважать каждого человека, нельзя говорить плохо с теми, которые от тебя зависят, – говорила она маленькому Мише. Так учила она маленького Лермонтова, и за это её все уважали. Дом, в котором рос маленький Мишель, как его часто называла бабушка, был большим, красивым, с мезонином и чугунной оградой вокруг. Бабушка была богатой, родовитой, и работало на неё более шестисот крепостных душ. Обстановка в доме тоже была богатой: мебель красного дерева, картины, ковры, посуда. Детская помещалась на хорах, пол застлан сукном. Мишель любил ползать по нему и рисовать мелом. Сначала няня сердилась и хотела запретить ему рисовать, а потом смотрит, у малыша ловко так всё получается: и лошадка, и собачка. Никто ещё его никаким наукам не учил, и рисованию тоже, а он уже так хорошо рисовал. Показала бабушке. Елизавета Алексеевна подивилась и купила ему акварельные краски, кисти и бумагу. Мишель по привычке болел, из дому его не выпускали. Вот сидел он у широкого подоконника и рисовал всё, что видел в окно. А в окне он видел сад, за ним – поле, стога, ещё дальше – лес. Всё это он рисовал и раскрашивал красками. И так у него получалось всё ярко и живо.
Когда приехали гости, Елизавета Алексеевна не удержалась, чтобы похвастаться внуком, и показала его рисунки.
– Какой одарённый ребёнок, – покачивали головами гости. – Ведь это подлинные пейзажи, и рисует Мишель просто восхитительно. Эти рисунки необходимо сохранить – а ну как он сделается знаменитым художником, им же цены не будет.
Некоторые рисунки бабушка сохранила.
Вообще Елизавета Алексеевна, бабушка поэта, была не особенно красива: высокого роста, сурова и до некоторой степени неуклюжа. Хотя обладала недюжинным умом, силой воли и деловой хваткой. Происходила она из знаменитого старинного рода Столыпиных. Её отец, Алексей Емельянович Столыпин, несколько лет избирался Пензенским губернским предводителем дворянства. В его семье было одиннадцать детей. Елизавета Алексеевна была первым ребёнком. Один из её родных братьев, Александр, служил адъютантом у знаменитого полководца Суворова, двое других, Николай и Дмитрий, вышли в генералы. Один стал сенатором и дружил со Сперанским – известным реформатором и законодателем, двое других избирались