Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей». Галина Майорова
с бароном Толлем отправляются в давно запланированную поездку на восточный берег Таймыра, к полуострову Челюскин. Именно в этой поездке Александр Васильевич впервые по-настоящему и познакомился с тем Севером, который называют краем вечных льдов, студеных морозов и бешеных ветров.
Все началось с того, что из-за недостатка здоровых собак пришлось отказаться от второй упряжки и от помощи матросов, часть груза заложить в склад на берегу моря и в это длительное путешествие отправиться вдвоем, на одной упряжке с 12-ю собаками.
41 день продолжалось путешествие, пройден путь более чем в 500 верст… На протяжении всего пути Колчак вел астрономические замеры и топографическую съемку, делал расчеты и дневниковые записи. Провести же геологические исследования не удалось, хотя Толль был прежде всего геолог. Пройти вглубь Таймыра помешали погода, усталость и обыкновенный голод.
Беглый же взгляд показал, что Таймырский полуостров – это обычная тундра, т. е. однообразная пустыня со спусками и подъемами, с гранитными валунами и конусообразными холмами (байджарахадами). «О геологии этих мест не удалось составить себе ясного представления, – писал Толль в дневнике, – и это немногое стоило нам полных лишений 40 дней тяжелейшей работы и жизни нескольких собак».
Пережитые трудности, неимоверные лишения и тяжелейшая работа состояли как бы из отдельных моментов. И на первом месте оказалась собачья упряжка: груз, нарты и сама собака. Груз оказался таким тяжелым, что собаки сразу останавливались, если на нарты усаживались оба путника. Так что Толлю и Колчаку приходилось попеременно бежать рядом с нартами. Именно с этого и начиналась та страшная усталость, когда дыхание рвется, застревает кусками в глотке, потом опять рвется, превращаясь на холоде едва ли не в стекло, до крови обдирающее горло; когда каждый шаг вперед – это боль разбитых, скрюченных холодом мышц; когда ничего не видишь вокруг, кроме красного лица своего товарища, красного неба и блескуче-красного, выжимающего из глаз слезы, снега…
Собаки останавливались и тогда, когда Толль, взвалив на себя обязанности каюра, переставал подавать им резкие команды или громко разговаривать с ними по-якутски: русского языка они просто не понимали.
Кроме того, барон должен был сочинять им различные небылицы: «Скоро будем дома! Там будет много вкусного корма!» и проч. В результате барон охрип, а Колчака собаки вначале не слушались совсем.
Потом началась снежная слепота. Еще бы – чистейшей белизны снег, яркое солнце: зима уже шла к концу, приближался полярный день. А к утомительным гонкам с собаками постепенно стали прибавляться пот, жара и, самое страшное, полупустой желудок. Кончались продовольствие, горючее, собачий корм.
Склад в заливе Гефнера, заложенный еще в начале зимовки, оказался под восьмиметровым снежным сугробом. Все попытки откопать его были бесполезны. Снег слежался, превратившись в твердый рафинад. И даже Колчак, неделю не выпускавший из рук лопату, помрачнел. На волне успеха он мог