Возвращение к Истине. Андрей Халов
ознобу и ощущению дискомфорта. Я даже припустил бегом, но всё равно не мог согреться: тепло улетучивалось быстрее, чем я нагонял его своим быстрым движением.
Время близилось к часу ночи. Я жестоко опаздывал, рискуя получить по полной. Больше всего теперь тревожило меня, что моё отсутствие в училище наверняка заметили, и я на ходу придумывал «отмазки», но одна из них была глупее другой.
В неверном розоватом свете фонарей, освещающих с высоких столбов пустые улицы города, я чувствовал себя всё более неуютно. Волны холодной измороси обдавали меня с ног до головы. Пальцы замёрзли, будто на дворе стояла осень, и я клял себя последними словами за свою авантюру.
Всё произошедшее этим вечером, как обычно бывает, казалось теперь всё более и более глупым и несерьёзным, а вот то, что ждало меня в училище, становилось страшным и пугающим.
Город словно вымер. Ни единой души, ни одного праздно шатающегося человека не встретилось на моём пути, и только коты временами перебегали мне дорогу, и тогда я пристально вглядывался, не чёрного ли они цвета. И если случалось, что кот был чёрным, то сворачивал на другую улицу и обходил десятой дорогой это место, надеясь, что нелёгкая пронесётся мимо.
В голове у меня крутилась теперь лишь одна безумная своей простотой мысль: «Скорее бы добраться до постели и лечь спать!»
Однако, отсутствие моё не осталось незамеченным, в казарме меня всё-таки ждали. Когда я, переодевшись у бабки, долго и сварливо ворчавшей на меня за столь поздний визит, пробежал последнюю дистанцию в несколько сотен метров, перепрыгнул забор, добрался до казармы и вошёл в общежитие четвёртого курса, тихо, на цыпочках крадучись к своей комнате, громовой голос дежурного по батарее остановил меня, окликнув по фамилии. Это означало лишь одно: в казарме были офицеры. Между собой в отсутствие начальственного глаза курсанты друг к другу так не обращались.
Я остановился.
– Яковлев! Яковлев! – снова громко крикнул дежурный. – Яковлев, иди в канцелярию.
Последние надежды на удачный исход моего проступка лопнули, как мыльный пузырь, оторвались в груди вместе с бешено и больно заколотившимся сердцем, дыхание перехватило, в лицо пахнуло жаром предстоящей неприятной сцены.
Мне показалось, что не спит вся батарея, что не только те, кто сидит в канцелярии, но и курсанты в своих кроватях прислушиваются к тому, что происходит в коридоре, кто со злорадством, кто с сочувствием, кто с обыкновенным любопытством и жаждой вкусить чего-нибудь новенького и необычного.
Делать было нечего. Не помня себя, я вошёл в канцелярию.
Командир батареи сидел за столом и пыхтел сигареткой. Он посмотрел на меня взглядом, полным высокомерного презрения. Так смотрит победитель на побеждённого, не достойного даже поражения от его руки, так смотрел бы, наверное, титулованный представитель высшей касты средневекового общества на своего поверженного наглеца-вассала, вздумавшего возомнить себя ему равным. Так смотрел бы, видимо, и царственный лев, когтем лапы вспоровший пузо задиравшейся на