Поэмы. Михаил Юрьевич Лермонтов

      Он все отцовское именье

      Еще корнетом прокутил;

      С тех пор дарами провиденья,

      Как птица Божия, он жил,

      Он спать, лежать привык; не ведать,

      Чем будет завтра пообедать.

      Шатаясь по Руси кругом,

      То на курьерских, то верхом,

      То полупьяным ремонтёром,

      То волокитой отпускным,

      Привык он к случаям таким,

      Что я бы сам почел их вздором,

      Когда бы все его слова

      Хоть тень имели хвастовства.

      Страстьми земными не смущаем,

      Он не терялся никогда.

      – — – — – —

      – — – — – —

      Бывало, в деле, под картечью

      Всех рассмешит надутой речью,

      Гримасой, фарсой площадной

      Иль неподдельной остротой.

      Шутя однажды после спора

      Всадил он другу пулю в лоб;

      Шутя и сам он лег бы в гроб —

      – — – — – —

      Порой незлобен, как дитя,

      Был добр и честен, но шутя.

      Он не был тем, что волокитой

      У нас привыкли называть;

      Он не ходил тропой избитой,

      Свой путь умея пролагать;

      Не делал страстных изъяснений,

      Не становился на колени;

      А несмотря на то, друзья,

      Счастливей был, чем вы и я.

      – — – — – — —

      – — – — – — —

      – — – — – — —

      Таков-то был штаб-ротмистр Гарин:

      По крайней мере, мой портрет

      Был схож тому назад пять лет.

      Спешил о редкостях Тамбова

      Он у трактирщика узнать.

      Узнал немало он смешного —

      Интриг секретных шесть или пять;

      Узнал, невесты как богаты,

      Где свахи водятся иль сваты;

      Но занял более всего

      Мысль беспокойную его

      Рассказ о молодой соседке.

      «Бедняжка! – думает улан, —

      Такой безжизненный болван

      Имеет право в этой клетке

      Тебя стеречь – и я, злодей,

      Не тронусь участью твоей?»

      К окну поспешно он садится,

      Надев персидский архалук;

      В устах его едва дымится

      Узорный бисерный чубук.

      На кудри мягкие надета

      Ермолка вишневого цвета

      С каймой и кистью золотой,

      Дар молдаванки молодой.

      Сидит и смотрит он прилежно…

      Вот, промелькнувши как во мгле,

      Обрисовался на стекле

      Головки милой профиль нежный;

      Вот будто стукнуло окно…

      Вот отворяется оно.

      Еще безмолвен город сонный;

      На окнах блещет утра свет;

      Еще по улице мощеной

      Не раздается стук карет…

      Что ж казначейшу молодую

      Так рано подняло? Какую

      Назвать причину поверней?

      Уж не бессонница ль у ней?

      На ручку опершись головкой,

      Она вздыхает, а в руке

      Чулок; но дело не в чулке —

      Заняться этим нам неловко…

      И если