Улица Зелёная. Эсфирь Цюрупа
на участок. Однажды он вошёл, крикнул: «Почта-а!»-а!
Вельзевул побежал за ним, взлетел и клюнул в ухо. Прабабушка полчаса за этого петуха извинялась.
Сейчас Вельзевул заперт в сарае, потому что на улице Зелёной – футбол. Сотни болельщиков кричат во все глотки, и оттого Вельзевул кукарекает. Игра в разгаре. Идёт второй тайм. Два – ноль в нашу пользу.
«Удар по воротам противника – штанга! Ещё удар! Го-о-о-ол!» – крики, дудят дудки, трещат трещотки…
Но на улице Зелёной, куда ни погляди, ни одного человека. Удары по мячу, крики болельщиков несутся из раскрытых окон домов. Сорок домов на улице и сорок футбольных полей на мерцающих голубых экранах. Далеко отсюда, в чужой стране, на чужом стадионе, сейчас играет команда «Спартак», защищает спортивную честь нашей Родины. И все болельщики с Зелёной улицы: все дачники и местные жители, все мальчишки-школьники, у которых каникулы, и слесарь, и истопник, и сторож в детском саду – все на посту возле телевизора. И прабабушка Матвея и прадед – тоже. И потому у Матвея два часа полной свободы.
Сам Матвей за футбол не болеет. Не болеет, и всё. Он болеет зимой за хоккей с шайбой. И у него есть отличная клюшка. На ней один папин знакомый, взрослый хоккеист, написал шариковой ручкой: «Быстрота и натиск!» Этой клюшке все мальчишки в ленинградском дворе завидовали. Но то – зимние мальчишки. А теперешние, летние, Панков и Пискля, ему даже не поверили. Разговор про клюшку шёл у них через забор: Панков, Дёмочкин и Пискля были в детском саду, а Матвей – на улице. Матвей им рассказал про клюшку и совершенно взрослого хоккеиста.
«Заливаешь!» – сказал тогда Панков. А это значит – врёшь. И только один Дёмочкин ему поверил, Дёмочкин, который всегда задумывается.
Была бы тут у Матвея клюшка, он и на траве показал бы Панкову и Пискле, как он одним махом загоняет шайбу в ворота. Но клюшки нет, и ворот нет, и показывать некому. Матвей бродит по участку. Зачем ему прекрасная свобода, если ему некуда её девать?
Он уже сделал много важных дел. Прыгал на листах железа, сложенных возле сарая. По пожарной лестнице лазал на чердак – хотел понять, почему Вельзевул так любит там ночевать. И походил там немного, просто так. Качался на тонкой рябине. Колотил палкой по бочке. Полная свобода! Прабабушка сейчас всё равно ничего не увидит и не услышит. Когда по телевизору футбол, она про всё забывает. Посуда в раковине – немытая. Чайник на газу выкипает, а однажды весь почернел и прыгал, пока не распаялся. Теперь из-за футбола у них новый чайник, со свистком. Как вскипит, так свистит. На свист прибегает Матвей и выключает газ. А прабабушка думает, что это судьи свистят, и в тревоге спрашивает:
– Кто нарушил? Рукой сыграл? Куда судья глядит, расшферпучился, а не видит! На мыло его!
– Нет такого слова «расшферпучился», – невозмутимо говорит прадед. – И потом, это чайник свистел.
Но Прабаша отмахивается – она поглощена игрой. Сейчас хоть из пушек стреляй, она не услышит.
– Го-о-о-ол! – торжествующе вопит прабабушка и прыгает на стуле. Мяч бьётся в сетке ворот.
«Го-о-о-ол!» – летит по улице Зелёной,