Возвращение Грифона. Евгений Щепетнов
толпу. Люди рвались ко мне, норовили ударить, пнуть, кинуть всем, чем ни попадя. Кричали: «Дайте нам его! Дайте! Мы сами с ним разберемся! Тварь!»
Какая-то моложавая женщина вцепилась мне в глаза, едва не выцарапав их острыми ногтями. Она страшно кричала, что-то вроде «Верни мне дочку! Верни!» – из чего я сделал вывод, что это была мать погибшей.
Участковый, опер и двое дружинников оттесняли толпу, пока мы шли к стоящему возле забора мотоциклу с коляской, окрашенному в канареечный цвет с синей полосой. Меня запихали в коляску, участковый сел за руль, опер сзади, и один из понятых, вцепившись мне в плечо, уместился прямо у меня на коленях, зажав меня как в ловушке. Ни выскочить, ни сделать резкого движения.
Мотоцикл чихнул, заревел и увез меня от разъяренной толпы. Вслед полетели несколько палок, камней, но ни один из снарядов больше не достиг цели.
Мне было больно, хотя рана быстро закрылась и кровь уже не текла – болели руки, туго перетянутые ремнем. Они были сложены позади, так что я на них опирался, да плюс вес стажера, сидящего на мне, руки практически шли на излом, и я с трудом сдерживался от крика, когда мотоцикл подскакивал на очередной кочке. А их было несметное количество. Хорошо еще, что ехать было недалеко – райотдел находился в пяти минутах езды от дома Марии.
Дежавю. Так это называется? Ощущение того, что я видел этот отдел много, много раз. Так что – я преступник? Меня сюда много раз приводили?
Запах карболки, серые стены «обезьянника», забрызганные цементным раствором. Плоская доска нар, железная дверь с решетчатым окошком. Слышно, как милиционеры переговариваются, принимают звонки, смеются и матерятся, как сапожники.
Меня втолкнули в эту камеру, обыскав с ног до головы, сняли ремень с запястий и с лязгом захлопнули дверь. Как будто забыли про меня…
Прошло полчаса, а может, больше – звук открывающейся двери:
– Эй, маньяк, на выход! Руки вперед!
Я протянул руки, и на них защелкнули стальные «браслеты». Потом милиционер подтолкнул меня вперед и, держа за предплечье, повел наверх, на второй этаж. Встречные с интересом рассматривали меня, а один старший лейтенант спросил у провожатого:
– Это тот маньяк, которого Федорчук поймал? Ну, везучий, зараза! Теперь майора получит! Ну что мне не везет все?
– Потому что ты больше бухаешь, чем на участке работаешь, – пробурчал сержант.
– Ты-то откуда знаешь, Степа? У тебя работа непыльная – сиди себе при камере и сиди. Отсидел – и домой. А я работаю! – голос лейтенанта затих на лестничном пролете этажом ниже, и мы поднялись на второй этаж.
Длинный коридор застелен каким-то серо-коричневым линолеумом, бежево-грязные стены и подоконник с умершими от голода мухами покрыт пылью. «Что, не убирают у них, что ли, – подумал я, – свинарник настоящий».
Сержант подвел меня к двери с надписью «Заместитель начальника уголовного розыска» и оставил у стены, заглянув в кабинет:
– Привет, Василич! Привел к тебе маньяка.
– Заводи! – послышался