Бортовой журнал. Александр Покровский
но человек там на последнем месте. На первом месте – техника. Там не «железо для человека», а «человек для железа». Есть нормы и на отдых. Только они маленькие – 24 дня после похода в 90 суток. Причем законы наши таковы, что командование может заменить санаторий на «отпуск при части» – то есть не дать никакого отпуска.
Считается, что за это отвечают все: командиры всех степеней, начиная с командира корабля и кончая главкомом. Когда столько ответственных, то считай, что никто не отвечает.
Медики пытаются что-то сделать, но их место на «шкентеле», то есть в конце строя.
Командование, начиная с командира дивизии, с нами не церемонится. Недаром есть на флоте поговорка: «Сон – это преступление». Не выполнишь приказ, пойдешь под трибунал.
Я видел людей, пришедших после автономки. Встречал их на пирсе. Другие глаза, взгляд другой, масса лишних движений, не всегда сразу отвечают на вопросы, подавлены или, наоборот, перевозбуждены. Я обсуждал эту проблему с медиками. Они все знают. Правда, это знание развивалось довольно вяло. И в медицинской среде хватает волевых командиров.
В наши времена все эти наблюдения считались секретными. На эти темы не говорили. А если матрос в море закрывает клапан слива гидравлики, управляющей рулями, и от этого они перестают управляться, а закрыл он его потому, что своим журчанием он мешал ему спать, то считалось, что он по национальности узбек и место его на камбузе.
По моим расчетам, экипаж «Курска», недавно прибывший с автономки и тут же загнанный назад в море, за трое суток нахождения в нем перед трагедией почти не спал. Это связано с выходом, беспрерывными тревогами, подготовкой к стрельбе.
Короткие выходы на учения самые гнусные. Рваные режимы: «всплываем-погружаемся» – составляют их суть. Для людей, недавно прошедших автономку, это все смерти подобно. Человек засыпает на ходу, а уж куда он после этого падает – это никому не известно.
На коротких выходах штурман, например, может не спать пять суток.
Я сам однажды десять суток спал по одному часу в сутки. Потом вообще не хочется спать, а все происходящее происходит вроде не с тобой.
Конечно, могли «нажать», все что угодно. Есть такое русское слово «задолбали».
А есть и другое, грубее, но точнее.
Можно прятать голову в песок и дальше. Ведь это же не единичный случай подобного отношения к людям и, как следствие, их отношение к технике. Это система. Это сплошь и рядом. Это всегда. Это навсегда.
А катастрофы случаются не каждый день. Есть такое русское слово «авось» – оно у нас всюду, и есть русское слово «везет». Иностранцы никак не могут понять: «куда везет», «кого везет», «почему везет». Оно для них лишено всякого смысла. А для нас – оно именно им и наполнено.
Давно наблюдаю за человечеством. Не знаю, какие на него виды у Бога, но только я считаю, что свалки за собой хорошо бы убирать.
С собаками и кошками я разговариваю. Только они разные. Собаки не любят, когда к ним лезут. А кошки любопытные: «Чего лезешь?»
Однажды пес стоял перед дверью