#Мемориз. Александр Тавер
пацаны. Это ж другой завод, – говорит Миша и демонстративно сжирает ещё ложку субстанции.
– Миша… – осторожно так говорю. – Ты всерьёз полагаешь, что вы одни на весь белый свет такие затейники, и на других заводах никто от скуки в чан не гадит?
У каждого человека в жизни бывает момент, когда он впервые осознаёт себя самым обычным, ни капельки не оригинальным, одним из серой массы многих таких же как он и не сделавшим за всю жизнь ничего такого, чего белый свет не видел уже миллион раз. Вот так его это озарение и застало, с хлебной коркой в одной руке и ложкой предположительно баклажанной икры в другой. И видно было, как прямо там, за столом, умерло в нем немного веры в человечество. Он-то прожил всю жизнь с мыслью, что все вокруг порядочные, и кроме него никто в мире в чан с икрой гадить не придумает. А оно – вона как. Вот это я понимаю, разочарование.
Вслух Миша сказал, что не обязательно же это делают на каждом заводе, после чего отложил намазанный уже кусок хлеба и взял новый. Тут все стали друг друга успокаивать, что, мол, вообще лучше не знать, как что на заводах делается. И что гадить в чан – это конечно перебор, но туда же ещё всякое могло упасть случайно – и ничего, жрут, вроде не помер никто. К тому же, термическая обработка… И вообще, в случае с баклажанной икрой это даже не заметно. Цвет, запах, консистенция ничем не отличаются… ой, лучше не надо об этом. Успокаиваем, а сами все хлеб точим и черпать субстанцию ни у кого рука не поднимается.
Так икра прямо в банке и протухла.
Горгулья с холодильника
Кошка Горгулья больше всего напоминала домашнего демона – треугольная морда, огромные уши, когти-сабли, необъятная жирная туша, покрытая короткой и жёсткой чёрной шерстью с рыжими подпалинами, злые глаза и мерзкий характер.
Будь она человеком – давно стала бы видной общественной активисткой, находящейся в перманентной оппозиции ко всему живому. Её бесило всё, что двигалось в поле зрения, о чем она уведомляла возмущённым мявом. Кошачьей иерархии и территориальности она принципиально не признавала. За всё это другие кошки били ее оптом и в розницу, а позор семьи и по совместительству главный кот Хрюндель дразнил, делая вид, что собирается напасть. Ему нравилось слушать горгульины предостерегающие вопли.
Уважала она только одно живое существо на белом свете – сестрицу, которая однажды застала Горгулью за кражей чего-то со стола, долго гонялась за ней по дому, догнала и отхлестала полотенцем. Это произвело на кошку столь глубокое впечатление, что с тех пор она ночевала только в ногах у сестрицы, до самого её переезда, а та жаловалась: «Посмотрите, до чего вы меня довели! Я сплю с кастрированной кошкой!»
Несмотря на регулярные покусывания из засады, по настоящему с Горгульей никто не связывался. Она, конечно, была жирной и трусливой, но в случае чего могла изрядно навешать. Так продолжалось до тех пор, пока кошка Тигра не забеременела и не решила, что потомству понадобится территория. В результате нескольких баталий, в которых Горгулью задавили числом, она оказалась