Что скрывает снег. Юлия Михалева
вариантом. Принципиальный и прямолинейный – помощник полицмейстера считал его недалеким – он жил в своей собственной вымышленной реальности. Мало того, еще и считал своим долгом постоянно рассказывать о ней сослуживцам. Его нудные нотации стали пищей для множества баек и даже шаржей. Иногда их рисовал сам Деникин.
Ершов о том знал, но упорно стоял на своем. Ремесленничий сын. Впрочем, не совсем пропащий. Он только грозился доложить о непорядках и беззакониях в департамент полиции, а когда совсем выходил из себя, то и дальше – самому Столыпину лично. Однако слова оставались словами: в произведенном кляузничестве он никогда не подозревался.
С Деникиным они разошлись, еще когда были коллегами. Тогда едва до оскорблений не доходило.
Получив повышение, Деникин подумал, что отныне и вовсе проблем с Ершовым не оберется. Но околоточный пока таился и неповиновения не выказывал.
– Кто ждет? Тут никого нет. Зачем ты меня вообще разбудил? – Деникин прилег обратно на мокрую лавку.
– Тут – нет. А там – Ершов указал рукой на запертую на засов дверь – есть. Вставайте, дело срочное.
– Еще слишком рано, – проворчал Деникин.
Волосатая рука с оголенными наручными часами, указывающими на четверть третьего, появилась снова.
– Из-за вас мы и так весь день в управу никого не пускаем. А теперь еще придется здесь прибираться.
Деникин попробовал приподняться. Оказалось, что ему стало гораздо лучше.
– Сильное средство, – довольно отметил он.
– Доктор сам его принимает. Да только лучше не следует. А уж, тем более, часто и помногу. Ученые пишут, что не лекарство это вовсе, а наркотикос. Сиречь яд, способный погубить не только тело, но и душу, – привычным поучительно-ледяным тоном известил околоточный.
– Яд для души? Ты обчитался, Ершов. Не знаю, как там душа, а вот мое тело, похоже, больше умирать не намерено. Эх… Что случилось-то?
Деникин, наконец, встал во весь рост, недоумевая, зачем именно он кому-то мог срочно понадобиться.
С рутинной мелочевкой – мошенничествами, поджогами да грабежами – справлялись и околоточные, а с чем-то серьезным теперь, после кончины Осецкого, шли сразу к полицмейстеру. Точнее, к его настоящему помощнику Цзи Шаню – «дяде Мишаю», маньчжуру, до сих пор не крещеному в православие. Формально он числился переводчиком с китайского и маньчжурского, на деле же и раньше решал многие вопросы полицмейстера, выполнял и обязанности его личного секретаря. Деникин не знал, откуда он взялся, но говорили, что дядя Мишай служит полиции чуть ли не с момента открытия управы. А это, почитай, почти тридцать лет.
Так что, если Деникин сам не проявлял инициативы, то мог долго и спокойно оставаться незамеченным и незанятым.
И что же вдруг изменилось?
Ершов вздохнул и опустил глаза – не от смущения, таким образом он собирался с мыслями.
– Господин полицмейстер пропал.
– В смысле – уехал?
– В смысле – исчез. Уже два дня как.
– И что