Ричард Длинные Руки – конунг. Гай Юлий Орловский
королевство только для того, чтобы расширить свое, при этом обрекая на нищету, голод и вымирание свой же народ.
И все-таки те немногие, что прозрели, сумели вызвать к жизни христианство, которое в самом деле может покончить с этим безумием. И дело не в его миролюбии, а в том, что впервые удалось создать силу выше королевской и даже императорской! И раз так, то разрозненные и вечно враждующие и воюющие королевства подчиняются больше церкви, чем королям, и если церковь укрепилась достаточно, к примеру, в двух королевствах, то не позволит им воевать друг с другом.
Если, конечно, церковь будет прочно стоять на задних конечностях и грозить королям не только пальчиком, но и тяжелой дубиной.
Моя задача – укрепить ее настолько, чтобы не только порицала войны и старалась запретить луки и арбалеты, но и могла это сделать.
Меня суетливо приветствовали, коня ухватили под уздцы, а Бобик уже исчез, держа нос по ветру, справа и слева пошли богато одетые люди, кланялись и что-то говорили угодливыми голосами, но в моей голове стучало неотвязно: что воля одного человека? Она в состоянии не только завоевать мир, но и на некоторое время удерживать громадные империи в одном кулаке. Но погиб Александр Македонский, и рассыпалась его исполинская империя. Умер Чингис, погиб Аттила, и ничего не осталось от их завоеваний.
Зато церковь вечна. По крайней мере, в сравнении с человеческой жизнью. Не знаю, так ли замышлял создатель христианства Павел, но только она способна удерживать государства воедино вне зависимости, какие короли там сменяются, какие интриги плетут и какой из бастардов добивается трона.
Похоже, только я один понимаю, какое великое дело церковь может совершить, если не мешать ей укрепляться. А лучше устранять всяческих мешателей. Хотя бы самых активных.
В честь возвращения майордома – целый день отсутствовал! – устроили праздничный ужин. На стол подавали целиком запеченных кабанов, оленей, вино лилось рекой, музыканты дудели и били в бубны, а в завершение устроили танцы, чинные и неторопливые, когда фигурки сходятся и расходятся, как в старинных часах.
Я насыщался, не глядя, в голове рой идей, с отбытием ватиканцев как будто плотину прорвало, даже руки дрожат от нетерпения переделать все и сразу.
В толпе я увидел странный диссонанс: человек в черных доспехах, забрало поднято, можно рассмотреть смуглое лицо, хищный нос и широкие черные брови. Он не двигался, только взгляд перебегал по танцующим.
Я поглядывал на него с беспокойством, за спиной раздался веселый голос:
– Кого рассматривает с таким вниманием мой лорд?
– Да так, – пробормотал я.
Арчибальд Вьеннуанский, веселый и белозубый, единственный сын могущественного лорда Чарльза Фуланда, встал рядом, веселый и пропахший вином настолько, словно искупался в нем.
Я медленно отхлебывал из чаши, вино потеряло всякую сладость. Арчибальд проследил за моим взглядом, потом посмотрел на мое лицо, охнул.
– Да что случилось?
– Пока