Сын атамана. Василий Авенариус
беда какая!.. А ехать все же надо; время не терпит. Только как бы туда добраться?
И Курбский сказал о напасти, постигшей его доброго коня.
– Для столь верного слуги пристанище у нас найдется, – сказал отец Серапион, – а о замене его ужо потолкуем. Но с тобой, доложили мне, есть и другой слуга – Данило Дударь. Где ты обрел сие сокровище?
– У Вишневецких еще ознакомились. Он же в Запорожье свой человек…
– Воистину, что так, и знают его там, как бражника и бездельника, вдосталь! Не нажить бы тебе с ним хлопот…
– Но сердцем он добр человек, и предан мне, не выдаст.
– Да смей он тебя выдать! Однако, в пути, ты, сыне, я чай, проголодался?
Отец Серапион ударил в ладоши. Появившемуся в дверях бельцу он приказал отвести гостя в панскую боковушку и сказать отцу келарю, чтобы подал туда снедей да питей.
– Погодя еще загляну к тебе, – прибавил хозяин-игумен, провожая молодого гостя до порога.
Глава четвертая
Кто был сам отец Серапион
Панская «боковуша», как показывало уже название, была предназначена для почетных гостей; тем не менее никакою роскошью она не отличалась, за исключением разве киота с многочисленными большими и малыми образами, увешанными пасхальными яичками и пучками душистых трав. Низкое окно с частыми слюдяными стеклами было заложено железной решеткой; деревянные отесанные стены, деревянный стол, широкие деревянные лавки, – все было крайне просто; на одной лавке был постлан пуховик со взбитой подушкой; тут же рядом на стольце (табуретке) была деревянная умывальная чашка и глиняный кувшин с водой, а на гвозде – две чистые, грубого полотна ширинки (полотенца).
Пока Курбский умывался от дорожной пыли, отец келарь с двумя служками накрыл на стол. Был тут и пирог с рыбой, и балык янтарный, и икорка свежепросольная, и грибки разные, и мед сотовый, и яблоки моченые; были глечики с квасом, медом и еще каким-то взваром, от которого кругом разносился заманчивый дух.
– Кушай во здравие, добродию! – пригласил келарь с поклоном. – Не взыщи: не изготовились принять.
– Чего уж больше? – отвечал Курбский. – Я и не упомню, когда ужинал так обильно! Но мой дорожный товарищ и кони наши…
– Упокоили твоего холопа, добродию, и коням овса дадено. Не тревожь своей милости.
Утолив голод, Курбский только что налил себе кружку меду, как увидел в дверях отца Серапиона.
– Ну, что, сыне, насытился, чем Бог послал? – начал игумен, подходя и усаживаясь также около стола. – Мясной яствы, прости, и для мирян у нас не готовится. Нынче к тому же день постный: для монастырской братии и рыбы не положено. Но в пути сущим и в море плавающим святыми отцами особа пища разрешается. Кушай во здравие!
– Много благодарен, святой отче, – отвечал Курбский, – сыт уже по горло. Вот медком еще запить… Что за вкусное питье!
– Да, пойло доброе, меды у нас ставленные; тоже про одних лишь дорогих гостей: сами мы, иноки, квасом пробавляемся. А варенухи нашей еще не отведал?
– Нет.
– Так