У Дона Великого на берегу. Геомар Куликов
руса двое детей: сын Бориска и дочь Настя.
С Бориской и впрямь суждено было в недалеком будущем свидеться ордынскому воину Тангулу.
Теперь Тангул опять рядовой воин. А за бедностью – пастух у Мамаева вельможи Алтанбека.
Сегодня отводил красавца арабского скакуна – подарок своего хозяина – другому, еще более важному человеку, Бадык-оглану, царевичу из рода великого Чингисхана.
Старший табунщик придирчиво осмотрел коня. Сказал:
– Следуй за мной!
Спешились оба перед большим белым шатром царевича. От одного из приближенных, важного одноглазого старика монгола, получили короткий приказ:
– Ждите!
Сизый дымок вился над шатром. Щекотал-дразнил запахом вареной баранины, сдобренной тонкими иноземными пряностями. Туда-сюда шныряли проворные, верткие слуги, несли блюда с ароматными кушаньями. Тангул глотал слюну: не ел с самого утра. Да и разве сравнить его просяную похлебку с тем, что подавали Бадык-оглану?
Богато живет царевич! Хорошо живут мурзы, беки* и другие важные люди. Всего вдоволь: коней, верблюдов, овец, рабов. Ему бы, Тангулу, так!
Громкие голоса, смех доносились из шатра. Царевич обедал не один: принимал гостей. Старший табунщик, только что заносившийся перед Тангулом, сделался тише воды, ниже травы. Терпеливо вместе с Тангулом ждал, когда позовут.
Солнце склонилось к закату. Из шатра наконец вышел Бадык-оглан. Молодой, румяный. Росту невысокого. Коротконогий и безбородый. В груди широк. Глаза от выпитого кумыса* блестящие, хмельные. Шелковый, небесного цвета халат распахнут. Следом за царевичем толпой – гости.
Одноглазый придворный почтительно доложил о подарке.
Милостиво кивнул Бадык-оглан. Тонкой, унизанной перстнями рукой небрежно потрепал коня по шее. Приказал что-то коротко и скрылся в шатре, сопровождаемый шумными гостями.
Коня увели. А Тангулу вынесли миску баранины. Малость остыла, но сочилась еще золотистым жиром и благоухала так, что сводило скулы.
Тангул знал порядок. Сказал приличествующие торжественные и высокие слова благодарности. Совершил положенную молитву. И лишь тогда принялся за еду.
Куски брал медленно. Жевал и глотал без спешки и жадности. Словом, вел себя так, как надлежало воину. Тангулу вынесли и чашку кумыса, которую он так же степенно, маленькими глотками осушил.
Сытый желудок – приятный спутник. Возвращаясь, весел был воин Тангул. И мысли его были значительны. Думая о богатом стане царевича, Тангул вспомнил старинную песню-сказание, слова, принадлежащие будто бы Борте-хатум, старшей жене Чингисхана:
Плохо ли иметь слишком много?
Хорошо ли иметь слишком мало?
И сам себе ответил: «Нет, совсем не плохо иметь слишком много, и, напротив, вовсе не хорошо иметь слишком мало!»
Над его одинокой юртой* тоже вился дымок. Но чуткие ноздри Тангула безошибочно определили: отнюдь не сочной и сладкой бараниной пахнет. Едким дымом кизяка, сухого верблюжьего навоза,