Купидон через сорок лет. Кир Булычев
подвижность. Сестры расстались в войну. Вера пошла на фронт медсестрой, там познакомилась и сошлась с Купидоном – он же Иван Макарыч Спесивцев, который состоял в том же госпитале при хозяйственной части, – и в сорок четвертом вышла за него замуж, но не по любви, а чтобы не быть боевой подругой. Как война кончилась, Купидон начал служить в Москве, они поселились в этой квартире, занимали в ней светлую комнату, напротив кухни, потом купили маленькую дачу. Неплохо жили. Любовь Семеновна приезжала к ним сюда в сорок седьмом, дорога неблизкая, а потом сестры что-то поссорились, даже трудно вспомнить почему. Вера была несчастлива с Купидоном, все грозилась бросить его, но не решалась, а он страшно ревновал и даже как-то чуть не убил из ревности. Еще бы, ему уже было за сорок, а Верочке, красавице, как березка молодая, меньше тридцати. После ссоры сестры и переписываться перестали. А годы тем временем неслись, щелкали, и набежало около сорока. Лет десять назад написала Любовь Семеновна своей сестре письмо, потом, в восьмидесятом, – поздравление с Первым мая, но ни ответа, ни привета. Решила, что та все сердится, хоть пора и забыть, – чего не бывает между родными! Но недавно Любовь Семеновна начала беспокоиться. Хоть не были сестры близки, к старости человек начинает искать родные души. И вот результат: Любовь Семеновна вышла на пенсию и поехала в Москву, поглядеть на сестру. А где она – одному Богу известно…
Старуха разбудила Лидочку на рассвете. Она встала до первых петухов и начала артиллерийскую подготовку – загремела на кухне посудой, готовила поесть.
– Вставай, Лидия, – крикнула она из кухни, – проспишь! Тебе на улицу иттить!
– Зачем? – спросила Лидия, не раскрывая глаз.
– Как так зачем? Кошку из аппарата щелкать, пленку-то ты вчера загубила, я, что ли, за тебя буду ползать по грязи, животных обнимать?
«Ну зачем я вчера откровенничала! И почему эта бабушка у меня живет?»
– Не пойду, – сказала Лидочка. – Черт с ней, с кошкой, дождик на улице.
– Ну, как знаешь. Тогда звони, как собиралась.
– Рано еще, все спят, семь часов.
– Спять, спять… Когда же они дело делают?
Бабка все знала, все понимала, но была актрисой, хитрила, переигрывала свою роль деревенской старушонки, ей эта роль нравилась, ведь нечасто удается получить бенефис на московской сцене.
До половины девятого Лидочка кое-как сопротивлялась бабушкиному напору. Затем принялась вспоминать, кто жил в Вериной комнате, когда сюда сменивались Берестовы. Странно, прошло всего семь лет, как Лидочка въехала в эту квартиру, а она уже забыла или, вернее, почти совсем забыла людей, которые жили здесь раньше.
Пока Лидочка разыскивала старую записную книжку, в которой должен быть телефон тех самых Свиницких, которые семь лет назад занимали комнату Купидона, бабушка ходила за Лидой хвостиком и сомневалась:
– А может, она не здесь жила? Тогда ведь иначе было – вот здесь в коридоре велосипед стоял. Ты велосипед помнишь?
– Не было велосипеда, Любовь Семеновна.
– А