Черты из жизни Пепко. Дмитрий Мамин-Сибиряк
не знаете, как все богатые люди: у вас прекрасный язык. Да… Если бы я мог так писать, то не сидел бы здесь. Языку не выучишься – это дар божий… Да. Так вот-с, пишете вы какой-то роман и подохнете с ним вместе. Я не говорю, что не пишите, а только надо злобу дня иметь в виду. Так вот что: попробуйте вы написать небольшой рассказец.
– Право, я не знаю… Ничего не выйдет.
– А вы попробуйте. Этак в листик печатный что-нибудь настрочите… Если вас смущает сюжет, так возьмите какую-нибудь уголовщину и валяйте. Что-нибудь слышали там, у себя дома. Чтобы этакий couleur locale[12] получился… Есть тут такой журналец, который платит за убийства. Все-таки передышка, пока что…
– Попробую…
– Спасибо после скажете.
Порфир Порфирыч с своей стороны давал советы Пепке. Общее несчастие еще теснее сблизило всех.
– Есть у меня некоторый содержатель хора певиц, – рассказывал старик. – Он такой же запойный, как и я. Ну, в одной трущобе познакомились… У него такая уж зараза: как попала вредная рюмочка – все с себя спустит дотла. А человек талантливый: на музыку кладет цыганские романсы. Ну и предлагает мне написать романс и предлагает по четвертаку за строку… А я двух стихов не слеплю, тем более что тут особенное условие: нужно, чтобы везде ударение приходилось на буквы а, о и е. Только и всего. Даже смысла не нужно, а этакое поэтическое… Ну, да ты пописываешь стишки, так понимаешь. Дело отменное во всяком случае…
Пепко размыслил и изъявил согласие познакомиться с таинственным хормейстером. Он и не подозревал, что этой работой предвосхищает поэзию последующих декадентов.
– А, черт, все равно! – ворчал он, сердито ероша волосы. – Будем писать а, о и е.
Все наперерыв строили планы нового образа жизни и советовали друг другу что-нибудь. Меньше всего каждый думал, кажется, только о самом себе. Товарищеское великодушие выразилось в самой яркой форме. В портерной стоял шум и говор.
– Ну, а вы что думаете, полковник? – приставали к Фрею.
– Я? А не знаю… Впрочем, кажется, придется обратиться к Спирьке.
– Э, да вон и сам он, легок на помине!
В портерную входил среднего роста улыбавшийся седой старик купеческой складки с каким-то иконописным лицом и сизым носом.
– Про волка промолвка, а волк в хату, – весело заговорил купец, здороваясь. – Каково прыгаете, отцы? Газетину-то порешили… Ну, что же делать, случается и хуже. Услыхал я и думаю: надо поминки устроить упокойнице… хе-хе!..
– Уж пронюхал, Спиридон Иваныч, где жареным пахнет!..
– Жареное-то впереди… К Агапычу, што ли, отцы?..
Решено было справить тризну у Агапыча. Дорогой, когда мы шли из портерной, Спирька взял меня под руку и проговорил:
– Приятно познакомиться, молодой человек, а ежели что касаемо, например, денег… Сколько вам нужно?..
Я отказался и даже обиделся. Но Пепко разъяснил мне на лестнице:
– Денег предлагал Спирька? Не беспокойся,
местный колорит (франц.).