Умножающий печаль. Георгий Вайнер
на столешнице, и Лора их пристраивала в беспорядке на буфете, плите и подоконнике.
В тесном неудобном пространстве она двигалась сноровисто, ловко, я смотрел на нее – сказочное, нездешнее, неотсюдное животное, гибкое, быстрое, тонкое, с гривой золотисто-рыжих, будто дымящихся волос, – и каждый раз, как она пробегала мимо, я быстро целовал ее – в круглую поджаристую попку, в грудь, в упругий и нежный живот, в плечи, в затылок. Она тихонько, будто испуганно, взвизгивала, как струнка на гитаре, и вроде бы сердито говорила:
– Ну перестань!.. Сейчас все уроню!.. Не мешай!..
Но любой маршрут прокладывала ближе к табуреточке, на которой я восседал, как давеча Леонид Парфенов, рассказывающий о моих былых подвигах.
А может быть, плюнуть на все и замуроваться в этой фатере навсегда? Лора будет мой бочонок Амантильядо. Никогда и никуда больше не соваться…
– Все! Готово! Прошу за стол!
Икра, осетрина, семга, крабы, ростбиф, салаты, овощи, расстегаи к супу и мясо в блестящих ресторанных судках и на подносах. Я вспомнил, что, как наркоман в ломке, второй день во рту маковой соломки не держал, проглотил кусок осетрины и заорал:
– Господи! Наслаждение, близкое к половому!
– Сколько же ты заплатил за это? – усаживаясь за стол, простодушно восхитилась Лора. – Состояние!
– Не преувеличивай… Одного черта пришлось обмануть, а его помощника-балду пришибить. И пожалуйста – кушать подано!
– Ну что ты выдумываешь всегда! – засмеялась Лора. – Наверное, все свои тюремные деньги потратил…
– О да! Я там круто заработал! – серьезно согласился я. – Но за ужин я рассчитывался не деньгами, а безналичными. Можно сказать – опытом.
– Это как?
– Понимаешь, ты не в курсе, есть мировая система финансовых операций – продажа опыта, – глотая огромные куски, просвещал я подругу. – Тюремный опыт – это высоколиквидный капитал для безналичных расчетов. Вроде пластиковых кредит-кард. Если нет налички, платишь из этого капитала. Коли счет невелик – получаешь сдачу…
– Ну объясни мне, Кот, почему ты такой врун?
– Не веришь? Мне – пламенному бойцу за правду? – тяжело огорчился я. – Меня всю жизнь называют Господин Правда. Мистер Тру. Месье Лаверите. Геноссе Вархайт. Коммунисты для своей газеты мое имя скрали, «Правдой» назвались…
Я достал из кармана пиджака пачку Валеркиных денег, показал Лоре:
– Вот сдача за ужин. А ты мне не веришь, крошка моя…
И тут на меня напал приступ неудержимого хохота. Я давился едой, слезы выступили, а я все хохотал неостановимо.
– Ты чего? – испуганно спросила Лора.
– Как раз в тот момент, когда меня упрятали в зверинец, во всех кабаках горланили песню «Крошка моя, хорошо с тобой нам вместе…».
Я вскочил со своей колченогой табуреточки, обнял Лору и стал кружиться с ней по кухне, распевая «Крошка моя, хорошо с тобой нам вместе».
Маленькая моя, несмышленая, бессмысленная, сладкая, глупая совсем. Крошка моя! Кто здесь тебя ласкал и пользовал, кто пел с тобой и танцевал на непроходимой