Оборотный город. Андрей Белянин
благолепия была так разительна, светлые иконописные лики казались такими реальными, что у меня защемило сердце. А вдруг весь мир нам вот так же кажется? Вдруг на самом деле весь свет кем-то придуман и нам, людям, суждено вечно блуждать в потёмках сладких иллюзий, навязанных нам чужим разумом…
От огорчения и возмущения я плюнул на ближайшую плиту с бесом. Каменное изображение вздрогнуло и вроде бы довольно хмыкнуло…
– Правильно, Иловайский, – удовлетворённо прошептал за моей спиной Моня. – Так и надо, оказал уважение, мы ить все на них плюём, традиция такая!
Традиция?! Вот ведь влип, угодил нечистой силе, от горя и стыда я автоматически перекрестился. В тот же миг по храму-сараю словно бы пронёсся лёгкий вихрь, раздался удар грома, мимолётно сверкнула молния, и плита с изображением беса раскололась надвое! А вот это уже по-нашему, любо, казаки!
– Хорунжий, мать твою… – тихо охренели упыри, повисая на мне с двух сторон.
– Никаких грубых намёков о маме, – строго предупредил я, даже не делая попытки вырваться, а просто продолжил погромче: – Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного…
Церковь тряхнуло уже по-взрослому! Дощатый пол под ногами заходил ходуном, Моня и Шлёма ударились в крик, а откуда-то из-за алтаря выполз на четвереньках дородный русский батюшка, с рыжей бородой и голубыми глазами, строго грозя мне толстым указательным пальцем:
– Пошто бесчинствуешь, сын мой? Пошто в святом месте безобразишь?!
Ух ты… Я невольно остановился, так у этой погани пархатой ещё и свой священник есть, надо же?! Сильна земля причудами, велик промысел Господний, а отступать некуда, кругом одни упыри. Да, да, и батюшка тоже, я ж его сквозь личину как облупленного вижу! Под благообразной славянской физиономией скрывался тощий тип с горбатым носом и сросшимися бровями, то ли армянской, то ли грузинской внешности, с выдающимися клыками.
– Гамарджоба, батоно! – рискнул я.
– Гамарджоба, кинто! – не задумываясь, откликнулся он и, опомнившись, прикусил язык, да поздно…
– И какими ветрами тебя к нам в Россию занесло, урюк тбилисский?
– Э-э, зачэм так гаваришь, зачэм нехарошими словами ругаешься, – поморщился «русский» батюшка, вставая с колен и переводя неодобрительный взгляд с меня на упырей. – Каво таво притащили, а?! Он мне тут вэсь храм рушит! Всё ламаит, никого нэ уважаит, савсэм мазгов нэт, жизни нэ видал, думает, самый умный, да?!
– Прости, отец Григорий! – вступился Моня, не поднимая глаз. – Казачок наш не со зла, так, от усталости и с голодухи…
– Галодный, да?
Я вдруг подумал о том, что и вправду ел только вчера, позавтракать не успел. А за весь день и полночи даже чашку чая перехватить негде было. Желудок свело в одну минуту.
Батюшка улыбнулся и, шагнув ко мне, заботливо обнял меня за плечи:
– Нэхарашо так, кушать надо. Нэ будешь кушать, какой ты мужчина, что твая женщина скажет? Эй, маладцы, у меня там, за алтарём, мала-мала есть… ну, вино, лаваш, сир козий, зэлень, шашлык-машлык