Однажды и навсегда. Виктор Мережко
Галушкина?
– Сережу.
– Курсанта, что ль?
– Да, Сережу Гамова.
– Уже и фамилию знаешь!
– Знаю.
– Или дура… или больно шустрая. – Виолетта Степановна со вздохом откинулась на спинку стула, некоторое время изучала Арину, потом с насмешкой произнесла: – А тебе известно, что твой Сережа в госпитале?
– Известно.
– Почти в реанимации!
– Я хочу его видеть.
– А ты кто такая? – Муля приподняла свое колышущееся тело. – Кто ты ему?.. Тебя на пушечный выстрел к нему не подпустят.
– Подпустят… Я жена.
– Чего-о?
– Жена. Мы поженимся.
Директриса опустилась в широченное кресло, с недоверчивым изумлением мотнула головой.
– Не, ну, правда, – как блондинка, так полный горшок опилок! – Она достала из ящика стола пепельницу и сигареты. Закурила. – Ну и когда это вы успели порешить? Про это, про женитьбу.
– Я решила. Этой ночью.
– Ты?
– Пока я. А Сережа со мной согласится.
– Да мать бы твою поперек, которая родила такую дуру и, слава богу, потеряла! – грохнула кулаком по столу Муля. – Первый раз увидела – и уже жена! Ты хотя бы дальше порога смотришь? Ну завтра я тебя выпущу из детдома и что дальше? Куда ты сунешься со своим лейтенантиком? Ни работы, ни жилья, ни заработка. Будешь у него висеть на шее на десять тысяч в месяц? Мотаться по гарнизонам? Быть подстилкой под всякими майорами и полковниками? А тебя сразу же, немедля эти потные дядьки при погонах приметят и согнут в позу. Лейтенантик твой будет от беды пить, по ночам колошматить тебя, потом реветь в подушку и ни хрена ничего поделать не сможет. Потому что это жизнь. Жизнь, Арина. Этого ты хочешь?
– Я вас не слышу, Виолетта Степановна, – по-прежнему спокойно произнесла Фадеева.
– Как это, не слышишь?! – вспылила Муля. – А я для кого ору, для стенки?
– Наверное.
– Гадюка.
Муля вышла из-за стола, почти вплотную приблизилась к выпускнице:
– Послушай меня внимательно, Фадеева. Это не кто-то тебе говорит, а ваша Муля, которая повидала в своей жизни столько всего, что тебе даже не снилось, когда родная мать выбросила на помойку.
– Виолетта Степановна…
– Молчи! Молчи и слушай! – Директриса выровняла сбившееся дыхание. – Это теперь я такая. А была, как тростиночка. Почти как ты… Влюблялись все – от пацанвы до пузатых дядек. Я, дура, выбрала молодого и самого красивого. Втюхалась, как последняя телка. Тоже, представь, в военного. В старшего лейтенанта. Ну и что дальше? Гарнизон в жаркой стране, у ишака под хвостом, и через месяц вынужденный аборт. Не левый, а от своего любимого. Очень хотела ребеночка. Но – аборт. От переживаний. Потом второй аборт. А третий уже от командира части. Был такой майор Пантюхин – чернявый, наглый, кобель кобелем. Гад… Всех баб из части переимел. И что в осадке, дорогая? В осадке – развод с мордобоем, бегство в разные стороны, почти год намыленная веревка под потолком. Но помаленьку все улеглось. Поняла, детей никогда уже не будет, бабьего счастья