Азовское море и река Рожайка (сборник). Александр Торопцев
и сказал:
– Ладно. Никому не скажу.
И побежал на море. И никому ничего не сказал, хотя ему очень хотелось рассказать друзьям о бабушкиных революционерах, бродягах и прочих попрошайках.
«Мы идем по Уругваю!»
Они возвращались из летнего кинотеатра дома отдыха, фильм там смотрели классный – «Война Гаучо». Вечер был черный-черный, теплый-теплый. И Колька вдруг запел от такой черноты:
Мы идем по Уругваю, аю!
Ночь – хоть выколи глаза.
Слышны крики попугаев, аев!
И другие голоса.
Конечно, пел здо́рово громко, четко: эхо носилось по черным акациям, как бешеное. Пропел Колька куплет и говорит:
– Айда к Санько в сад! У них вот такой белый налив!
– Да ну… – У Генки в саду этого добра хватало.
– А грушу они посадили, видел? С два моих кулака каждая.
– Она первый раз плодоносит. Всего три груши на дереве.
– Нам хватит. Попробуем хоть иностранную грушу.
– А почему она иностранная? – спросил Славка. – На нашей ведь земле растет.
– У них старший сын в загранку ходит, оттуда привез. Может, даже из самого Уругвая.
Я иду по Уругваю, аю!
– Вообще-то их дома нет. – Генка клюнул на уругвайскую грушу. – Айда.
Ночь – хоть выколи глаза…
– Тихо ты!
Мальчишки подошли к участку Санько, на котором торчали крохотные деревца и стоял небольшой домик-времянка без света.
– Никого нет, точно говорю. Они обычно допоздна не спят. – Колька оглянулся и перемахнул через загородку.
Уругвайскую грушу они искали долго: фонарик включать нельзя было. Но все-таки нашли. Маленькое деревце еле стояло под тяжестью трех своих груш и тяжелой южной ночи.
Колька потянулся за плодом.
– Не отрывается! – шепнул он отчаянно. – Вот это сорт! Ух, наконец-то! Рвите, чего уставились? Славка, тебе самую большую. Вон ту.
Славка дернул на себя грушу, она не оторвалась – деревце согнулось в дугу.
– Ветку держи! Вот так. Побежали, а то заметит кто-нибудь. Здоровые, как бомбы.
– Ложись, идет кто-то! – Генка упал в картофельную грядку, прижав к груди свою бомбу-грушу.
В соседнем огороде человек прошелся туда-сюда, постоял, поохал, вернулся в дом.
– Бежим!
Они отбежали подальше от опасного места, включили фонарик.
– Точно, уругвайские! – оценили в один голос и, как самые голодные на свете нищие, набросились на груши.
Они были жесткие, недозрелый сок вязал рот, а крепкая мякоть забивала зубы, но…
– Классный сорт! – чмокали от удовольствия воришки.
…А через день, проходя с донками на море мимо участка с оборванной уругвайской грушей, Славка увидел девчонку. Маленькая девочка стояла, упершись ручками в загородку, и смотрела грустными глазами на дорогу, на пыль, которая поднималась облачками от Славкиных сандалет, на его руки с донками. Ее ярко-желтые волосы свисали двумя тугими косичками через плечи на грудь; на щеках обиженно темнели