Роман-царевич. Зинаида Гиппиус
вон какую штуку выкинула. Пустая девчонка. Жаль: усердная и с огоньком.
Приехав из Луги, от Варсиса, Роман Иванович отправился домой.
Только два дела еще предстоит: предупредить Любовь Антоновну насчет приезда Варсиса, а затем побывать у милого друга, Власа Флорентьевича.
Ну, а после – Сменцев хорошенько отдохнет, дома, в полном одиночестве. Торопиться некуда. Раньше недели-двух он к Хованским не вернется, и Габриэль оттуда не выпустит.
На другой день, часов около двенадцати, Роман Иванович отправился за Невскую заставу. Пока добрался…
Во дворе, чистенько огороженном, солнечно и уютно. Береза кудрявая, куры бродят.
Любовь Антоновна увидала его в окно.
– Здравствуйте. А я вчера только вернулась.
Высокая, угловатая девушка в белой кофточке, синей юбке. Молодая, но немного старообразная. Бледное лицо, серьезное и приятное. Волосы гладко зачесаны за уши, губы сжаты.
– Габриэль куда-то пропала. Оставила мне сумасшедшую записку, ничего не пойму, – сказала Любовь Антоновна Сменцеву, когда они уже сидели в светленькой комнате ее за чайным столом.
Сменцев в коротких словах рассказал о Габриэли.
Любовь Антоновна молча пожала плечами. Она вообще была не говорлива и не тороплива.
Молча слушала она Романа Ивановича и дальше, когда он говорил о Варсисе. Внимательно глядела серыми, немного выпуклыми глазами.
В конце концов решили, что Любовь Антоновна теперь только примет листки и сама немного приглядится к Варсису. О листках позаботится. Экземпляров триста можно будет изготовить, а то и побольше. Осенью, может быть, о. Варсис и лично понадобится. Даже наверно.
– Смотрите, Любовь Антоновна, только бы не преждевременно.
– Нет, я рассчитаю. За кого только я лично смогу поручиться, тех и допущу, – ответила она своим ровно-неторопливым голосом.
Разговор не затянулся. Кончили хорошо и быстро. Теперь домой, переодеться – и к Власушке. Застанешь ли еще его? На даче, пожалуй, торчит.
В прекрасно сшитом пальто, в дорогой, мягкой шляпе и высоких воротничках – Романа Ивановича не узнать. Он кажется старше, но и красивее. И еще кажется, что он в этих воротничках и родился, что только они, а отнюдь не синяя рубаха какая-нибудь, – его настоящее одеяние. Как удивилась бы Литта. Ей, не видавшей его иначе, как в синей косоворотке, часто думалось, что никакая другая одежда к нему не шла бы; недаром все эти Петеньки да Федоры-кузнецы ему как свои.
В Ковенском переулке – низенький дом-особняк. Красивый, темный, уютный, – такие в Москве бывают, а в Петербурге редки.
– Спиридон, как живешь? – окликнул Роман Иванович представительного старика, входя в громадную, чуть ли не двусветную швейцарскую.
Тот встрепенулся.
– Слава Богу, Роман Иванович. С приездом честь имею.
– Что Влас Флорентьич?
– Никак отдыхают. Откушали недавно.
– Вот отлично. Здесь, значит?
– Вчерашний день из Петергофа. До завтрева, кажись.
Роман