Потерянный и возвращенный мир. История одного ранения (сборник). Александр Лурия
только мочиться мне не хотелось, но чего-то мне хотелось сделать, но что? Я никак не мог понять, а давление в животе все усиливалось. И я вдруг решил сходить на „двор“, но только долго догадывался, как же это нужно сделать. Я уже знал, что у меня есть отверстие для удаления из организма мочи, но требовалось что-то другое, другое отверстие давило мне живот, а я забыл, для чего оно нужно».
Что-то совсем странное проявлялось не только в этом. Очень скоро он обнаружил, что ему нужно снова учиться тому, что раньше было так обычно, так просто: поманить рукой, помахать рукой на прощание… Как это сделать?
«Я лежу на постели, мне нужна няня. Как позвать ее?… Я вдруг вспомнил, что человека можно манить, и я пробую поманить няню к себе, то есть тихонько шевелю левой рукой то влево, то вправо. Но няня прошла мимо меня и не обратила никакого внимания на мою „мимику-жестикуляцию“. И я понял тогда, что я совсем забыл, как надо манить человека…
Оказывается, я просто забыл, как нужно делать жесты руками, как управлять мимикой, чтобы человек понял меня и догадался подойти ко мне».
Пространство
К «странностям тела» он скоро привык, и они стали беспокоить его только иногда, когда позднее начали появляться припадки.
Но появились другие странности, он назвал их «странностями пространства», и от них он уже не смог избавиться никогда.
К нему подходит врач и протягивает руку – он не знает, какую руку ему подать; он хочет сесть на стул и промахивается: стул стоит гораздо левее, чем это ему кажется; он начинает есть – вилка его не слушается и попадает мимо куска мяса; а ложка – с ложкой происходит что-то непонятное: она не хочет вести себя правильно, располагается ребром, и суп выливается из нее…
Это началось еще давно, в госпитале, продолжается и дальше и длится долгие, долгие годы…
«Узнав мое имя, врач сказал: „Ну, здравствуй, Лева!“ – и подает мне руку. А я никак не попаду своей рукой в его пальцы. Тогда он снова говорит мне: „Ну, здравствуй же, Лева!“ – и он снова подает мне свою руку. А я, как нарочно, позабыл про правую руку, которую в это время не видел, и подаю ему левую руку…
Я спохватился и начинаю подавать ему свою правую руку, но почему-то никак не могу правильно подать ему руку, и рука попадает ему только на один мой палец. Тогда он снова отрывает мою руку и снова говорит: „Ну, здравствуй еще раз!“ – и он мне снова подает свою руку, и я снова неправильно с ним поздоровался. Тогда он берет мою руку и показывает мне, как нужно правильно здороваться…
После ранения я иногда сразу не сажусь на стул, или на табуретку, или на диван. Я сначала посмотрю на него, а потом, когда начинаю усаживаться, вдруг еще раз хватаюсь за стул с некоторым испугом, боюсь, что я сажусь на пол.
…Иногда бывает и так, что я начинаю садиться и падаю на пол, потому что, оказывается, стул далеко не около меня».
Особенно мучительно эти «странности пространства» проявляются за столом.
Вот он садится за стол, хочет писать – карандаш не слушается его: он не знает,