Допрос с приСТРАСТием. Марина Дмитриева
Нет, это невозможно!
Мужские губы накрыли мои. Требовательно, властно, поглощающе. Боже… Точно знаю, что этого делать не следует, нельзя выдавать свои эмоции, но не могу – уже не властна над собой. Раскрыла жадно рот, а пальцы сами потянулись к его волосам, запутались в них. Мы припали друг к другу, как две до смерти голодные пиявки. Его руки обнимают, сжимают, вдавливают мое тело в себя. А мир начинает кружиться и лететь куда-то далеко-далеко, в наше прошлое, где не было грязных ужасных тайн, которые я вынуждена хранить. Карпов зарычал, оторвался от моих губ, стал покрывать жалящими поцелуями шею, вылизывая, покусывая мою кожу, словно пытаясь насытиться лакомством. Ну надо же, я живая, живая как женщина. Роберту Евгеньевичу так и не удалось меня убить. Низ живота приятно запульсировал, наполнился жаром, бедра двинулись вперед, желая почувствовать доказательство ответного возбуждения. Мужские губы снова накрыли мой рот, а руки начали лихорадочно шарить по телу, проникая под одежду. Ах, сжали грудь, ах, накрыли лобок через ткань юбки. И мне все равно, что мы в кабинете, куда в любой момент могут войти, хочу сполна выпить свою капельку возбуждения и страсти, ведь я все пять лет замужества точно замороженная была.
В коридоре послышался чей-то смех. Руки Карпова замерли. Нет! Захотелось кричать: «Не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся, пусть весь мир подождет! Разве я за эти пять лет ада не заслужила толику удовольствия?!»
Не заслужила… Володя отстранился. В глазах не было больше никаких чувств. Словно тумблер переключил на другой режим. Или мне привиделось?! Они пустые, холодные, чужие. Наверное, такие поцелуйчики просто новый способ разговорить подозреваемую. Смотрит на меня изучающе, словно на новую разновидность какой-то отвратительной твари. Но руку не убрал, она все еще там, накрывает мой лобок, поглаживает, заставляя меня всхлипывать стоном удовольствия.
– Ну же, скажи, Кристи, ты любила своего мужа?
Ненавидела, презирала, боялась… Но произнести эти слова вслух не имею права, ведь тайны никуда не исчезли.
– Лю-лю-била…– губы, возмущенные такой чудовищной ложью, задрожали. Затем вскрикнула, потому что мужские пальцы на лобке судорожно сжалась, вызвав в теле боль. Схватил за волосы. В зеленых глазах даже не злость – ярость.
– Зачем же ты его тогда кочергой по голове?! Я тебя засажу, Кристи, засажу по полной! Ты мне за все ответишь!! Будешь долго куковать в тюрьме, вспоминая наши загубленные тобой жизни.
А теперь боль в душе! Все там скрючивается, бьется в судорогах изощренных душевных пыток. Не плачь, только не плачь, Кристи!
Карпов решительно отошел, открыл дверь в коридор.
– Уведите! Допрос окончен.
Он не сказал «до свидания», не взглянул больше, отдав приказание, подошел к окну, уставившись в его стеклянную гладь. Боялась, что рухну на пол, и до выхода из кабинета придется ползти, но нет, шатаясь, как пьяная, кое-как дошла до двери. Стены коридора, расплываясь, заплясали перед глазами, а долго сдерживаемые слезы потекли по щекам. Смирись, Кристи,