ЦТП. Кирилл Берендеев
надо мной, словно скала, я подумал, сколько ж в нем еще нерастраченной силы, силы, готовой поднять это изломанное тело и снова бросить в самое пекло. Куда угодно, лишь бы не сидеть на кровати, просматривая вхолостую газеты. Я невольно обернулся на лаз, где-то за ним стоял, прослушивая наш разговор, старший.
Тогда в ответ на мою просьбу проводить к пленнику, Март сперва попросил несколько минут объясниться, почему они взяли генерала, уважаемого в народе человека. Но прежде спросил меня, что слышно о похищении, ведь радио молчит, а ко мне приходил сам комиссар. Я покачал головой: ищут, но и только. Если б нашли, передали по радио, тут же встряла Рада, старший кивнул, но с неохотою. Тем временем, Гор и второй – крепыш по имени Тит – закончили погрузку, подошли сзади, как бы зажимая меня в тиски, потоптались, переспросили. Никаких известий, снова ответила Рада. Март недовольно глянул на всех троих, отвел меня в сторону.
– Понимаете, мы очень уважаем генерала, мы ценим его заслуги, – он оглянулся на отошедших, – мы гордимся им, я говорю это без ложного пафоса. Раз вы пришли сюда за ним, по велению его дочери, своего сердца, я должен все объяснить. Мы несвободны. Да вы, верно, сами видели, там, на шоссе Энтузиастов.
– Скажи ему, насколько мы несвободны, – громко произнес Гор, трудно сказать, подслушивал он или нет.
– Мне сказали, это гетто.
– Верно. Въезд в столицу закрыт для жителей других областей, прибыть можно только на время и только по одобренной заявке. Столица, самый богатый и вольный город страны. Витрина государства трудящихся. Здесь почти все есть, здесь можно устроиться, и люди, как на картинке, ухоженные, довольные жизнью. Поверившие этой картинке, приезжают сюда, а оказываются в гетто. Существует отбор на работы для понаехавших, но пока они не получили прописки, то живут в грязных общежитиях, не получая талонов, не имея большинства прав. Их дети не всегда могут попасть даже в школу, а в их районы редко наведывается карета скорой. Их могут выгнать в любой момент, но они работают не покладая рук, чтобы обеспечить детей всем необходимым, ведь ради них вкалывают – на заводе химических удобрений, вы видели его, на лакокрасочных предприятиях, в автомобильных цехах – на той работе, которой брезгуют столичные жители. Получают гроши, но цепляются за шанс, верят в светлое будущее, – он вздохнул. – Все мы верим в светлое будущее. И не верим в него.
И теперь уже я начал рассказывать о себе генералу, сбивчиво и непонятно. Старик долго молчал, слушал, и размышлял о своем. Кажется, в этот момент мы оба ощутили себя в его номере, он сел на продавленную раскладушку, огляделся, словно что-то ища. Обычно так он включал радио, я глянул на часы – они показывали девять. Новостной выпуск он никогда не пропускал.
Вот только черной тарелки на стене не было. Ничего, кроме серых разводов на холодном бетоне.
– Вы будто ребенок, – наконец, произнес он. – Примчались, восторгались, а когда попали