Конек-Горбунок. Петр Ершов

      В долгом времени аль вскоре

      Приключилося им горе:

      Кто-то в поле стал ходить

      И пшеницу шевелить.

      Мужички такой печали

      Отродяся не видали;

      Стали думать да гадать —

      Как бы вора соглядать;[1]

      Наконец себе смекнули,

      Чтоб стоять на карауле,

      Хлеб ночами поберечь,

      Злого вора подстеречь.

      Вот, как стало лишь смеркаться,

      Начал старший брат сбираться,

      Вынул вилы и топор

      И отправился в дозор.

      Ночь ненастная настала;

      На него боязнь напала,

      И со страхов наш мужик

      Закопался под сенник.

      Ночь проходит, день приходит;

      С сенника дозорный сходит

      И, облив себя водой,

      Стал стучаться под избой:

      «Эй вы, сонные тетери!

      Отпирайте брату двери,

      Под дождём я весь промок

      С головы до самых ног».

      Братья двери отворили,

      Караульщика впустили,

      Стали спрашивать его:

      Не видал ли он чего?

      Караульщик помолился

      Вправо, влево поклонился

      И, прокашлявшись, сказал:

      «Всю я ноченьку не спал;

      На моё ж притом несчастье,

      Было страшное ненастье:

      Дождь вот так ливмя и лил,

      Рубашонку всю смочил.

      Уж куда как было скучно!..

      Впрочем, всё благополучно».

      Похвалил его отец:

      «Ты, Данило, молодец!

      Ты вот, так сказать, примерно,

      Сослужил мне службу верно,

      То есть, будучи при всём,

      Не ударил в грязь лицом».

      Стало сызнова смеркаться,

      Средний брат пошёл сбираться;

      Взял и вилы и топор

      И отправился в дозор.

      Ночь холодная настала,

      Дрожь на малого напала,

      Зубы начали плясать;

      Он ударился бежать —

      И всю ночь ходил дозором

      У соседки под забором.

      Жутко было молодцу!

      Но вот утро. Он к крыльцу:

      «Эй вы, сони! Что вы спите!

      Брату двери отоприте;

      Ночью страшный был мороз —

      До животиков промёрз».

      Братья двери отворили,

      Караульщика впустили,

      Стали спрашивать его:

      Не видал ли он чего?

      Караульщик помолился,

      Вправо, влево поклонился

      И сквозь зубы отвечал:

      «Всю я ноченьку не спал,

      Да к моей судьбе несчастной

      Ночью холод был ужасный,

      До сердцов меня пробрал;

      Всю я ночку проскакал;

      Слишком было несподручно…

      Впрочем, всё благополучно».

      И ему сказал отец:

      «Ты, Гаврило, молодец!»

      Стало в третий раз смеркаться,

      Надо младшему сбираться;

      Он и усом не ведёт,

      На печи в углу поёт

      Изо всей дурацкой мочи:

      «Распрекрасные вы очи!»

      Братья ну ему пенять[2],

      Стали в поле погонять,

      Но, сколь долго ни кричали,

      Только голос потеряли;

      Он ни с места. Наконец

      Подошёл к нему отец,

      Говорит ему: «Послушай,

      Побегáй в дозор, Ванюша;

      Я куплю тебе лубков[3],

      Дам гороху и бобов».

      Тут Иван с печи слезает,

      Малахай[4] свой надевает,

      Хлеб за пазуху кладёт,

      Караул держать идёт.

      Ночь настала; месяц всходит;

      Поле