Марафон жизней. Сборник рассказов. Максим Геннадьевич Александров
их безгранична, у меня всегда были лучшие орехи и чистая подстилка», – шептала ему матушка перед сном.
Солнце совсем село, гвардеец вымотался и с трудом различал дорогу в темноте, он чувствовал, как за спиной смыкаются острые когти патруля.
«Еще немного, Лак’Тайли, прозванный Скачущий-без-устали». Впереди замаячил спасительный свет.
Смерть-с-небес выпрыгнул из чащи и резко остановился, лес обрывался и дальше стелился карьер. Там, где росли Деревянные Норы теперь сновали Стальные Медведи, разрывая, сгребая и выравнивая землю.
«Но запомни главное, что я поняла о людях. Люди действительно готовы продать все, если цена их устроит».
Лак’Тайли запыхался, боль в груди стала невыносимой. Бежать больше некуда. Он развернулся в сторону леса и в этот момент над ним распахнулись десятки совиных крыльев.
История Дэна
Брошь в форме звездочки – это все, что мне осталось от матери. После её смерти отец собрал все фотографии в доме и отнес в подвал, в котором не горел свет. Бывало, отец спускался вниз со свечой и всю ночь рыдал там, думая, что я не слышу. На следующее утро он накидывал старое пальто и уходил в город, прихватив с собой пару домашних вещей, что можно было легко продать. После несчастного случая с матерью он нездорово беспокоился, что я могу навредить себе или убежать. И запирал меня в единственной комнате с замком. В подвале, в полной темноте, исключая тонкий лучик света, проходившего сквозь наглухо заколоченное окно. «Я скоро вернусь», говорил он и оставлял мне с собой несколько одеял. Но один раз забыл.
Стояла середина ноября, и ударили первые заморозки. В тот день снова хлопнула дверь и вокруг сомкнулась привычная тьма. Мысль о забытых одеялах пришла только тогда, когда наступили сумерки и земля стала промерзать. Я поджал ноги, спрятал кисти рук в карманы и нащупал онемевшими пальцами знакомое тепло. Звездочка. Мамина брошь словно сияла во мраке. Жалкий свет из окошка собирался вокруг нее, танцуя и извиваясь. Завораживающее зрелище. Искорки на поверхности серебра собирались в картины. Нет, в целые истории. Далекие глубины космоса, холодные объятия Арктики, нечто страшное, холодное и… Прекрасное.
В тот раз отец вернулся только под утро. Я часто обращаюсь к этим воспоминаниям. Распахивается дверь и в лучах яркого света он, шатаясь, спускается по ступеням. Обнимает меня, неподвижного, и рыдает. А я засыпаю, не в силах пошевелиться.
С того случая отец перестал пить. Но я все равно тайком спускался в подвал с маминой брошкой и разглядывал игру света на серебряной поверхности. Так и собирались истории, которые выросли со временем в целые книги. Мне трудно сказать, злюсь ли я на отца. Жизнь наказала его за каждый из грехов. Но иначе, я бы никогда не открыл для себя этот мир. И еще ужаснее, не открыл бы его вам.
Ящик папиного стола
Эмиль Яковлевич увидел направленное на него дуло пистолета и побледнел. Он представил