Магистраль вечности (сборник). Клиффорд Саймак
спросила она себя, или другие тоже их слышат? Например, дядя Джейсон, когда сидит здесь? Она знала, что ей не хватит духу об этом спросить. Может, она одна их различает, как различила голос старого Дедушки Дуба в тот далекий летний день, когда ее племя отправилось в страну дикого риса? Или как сегодня она ощутила, что дерево словно подняло огромные руки и на нее снизошло благословение?
Она сидела перед раскрытой книгой за маленьким столиком в углу комнаты (не за тем большим столом, где дядя Джейсон писал свои хроники), слушая, как гуляет в карнизах ветер, глядя, как хлещет дождь за окнами, на которых Тэтчер раздвинул шторы. И незаметно перенеслась в какое-то другое место. А может, ей только так показалось? Ей увиделось множество людей – или их бесчисленные тени – и множество других столов, и далекие-далекие времена и места, хотя казались они ближе, чем им полагалось быть, словно бы завесы времени и пространства сделались тонкими и готовы были растаять. И она сидела, наблюдая великое чудо: время и пространство почти исчезли, не разделяя людей и события, а напротив, соединяя их, словно все когда-либо случившееся произошло одновременно и в одном и том же месте, а прошлое придвинулось вплотную к будущему в пределах одной крошечной точки, которую можно было назвать настоящим. Напуганная происходящим, девушка тем не менее за одно страшное и величественное мгновение успела разглядеть все причины и следствия, все направления и цели, всю муку и счастье, которые побудили людей написать те миллиарды слов, что хранились в библиотеке. Увидела это все, не понимая, не будучи в состоянии понять, осознав лишь, что нечто, побудившее людей создать все произнесенные, начертанные, пылающие слова, являлось не столько результатом работы многих умов, сколько результатом воздействия образа существования на умы всего человечества.
Наваждение (если это было лишь наваждением) почти сразу рассеялось. В дверь вошел Тэтчер с подносом и, тихими шагами подойдя к девушке, поставил поднос на стол.
– С некоторым опозданием, – извинился он. – Из монастыря прибежал Никодемус и попросил горячего супа, одеял и много чего еще, что нужно для раненого паломника.
На подносе был стакан молока, баночка варенья из дикого крыжовника, ломтики хлеба с маслом и кусок медового пирога.
– Не слишком большое разнообразие, – продолжал Тэтчер. – Не столь изысканно, как вправе ожидать гость в этом доме, но, занимаясь нуждами монастыря, я не успел должным образом все приготовить.
– Мне этого хватит, конечно, – сказала Вечерняя Звезда. – Я не ожидала подобной заботы. Ты был занят, и не стоило себя утруждать.
– Мисс, – проговорил Тэтчер, – в течение столетий на мне лежала приятная обязанность вести здесь домашнее хозяйство в соответствии с определенными нормами, которые за это время ни разу не менялись. Я лишь сожалею, что старинный порядок был нарушен в первый же день вашего пребывания здесь.
– Ничего страшного, – ответила она. – Ты говорил о паломнике. Паломники часто приходят в монастырь? Я никогда